Т. 11 Угроза с Земли
Шрифт:
Однако собственные чувства были подавлены, «рукоприкладство» состоялось по всем правилам, и новорожденный человечек провозгласил свою независимость вполне удовлетворительным криком. Что еще оставалось сделать молодому врачу по всем болезням, на полном серьезе относившемуся к своей клятве Гиппократа? Впрочем, он и нынче относится к ней на полном серьезе, хотя временами позволяет себе распространяться насчет ее лицемерности. И ведь прав оказался в своих предчувствиях: была в этом малыше какая-то гнильца еще и помимо myasthenia gravis.
Поначалу было как-то жаль этого карапуза и было необъяснимое чувство ответственности за его состояние. Патологическая мышечная слабость — инвалидность абсолютная, поскольку у пациента нет уцелевших конечностей, способных заменить увечные. Жертва вынуждена лежать, все органы, все конечности у нее на месте и действуют, но мускулатура прежалостнейшим образом слаба и не способна к нормальным усилиям. Жизнь поневоле проходит в состоянии полнейшего изнурения, у нас с вами такое могло бы наступить на финише марафонского бега. Но мы-то отдышимся, а вот больной не отдышится, и помочь ему нечем.
Пока длились детские годы Уолдо, врач не терял надежды, что ребенок умрет и тем избежит приговора к трагической никчемности. Но в то же время, будучи врачом, он делал все, что только в его силах и в силах бесчисленных консультантов, чтобы ребенок жил, и ухаживал за ним, как только мог.
Естественно, Уолдо не мог посещать школу — Граймс выискивал ему домашних учителей посострадательнее. Уолдо не мог играть в обычные игры — Граймс изобретал игры для лежачего, которые не только развивали бы воображение, но и подвигали бы пациента на предельное напряжение своих вялых мускулов.
В ту пору Граймс опасался, что этот тепличный ребенок, огражденный от обычных стрессов созревания, может навсегда остаться инфантильным. Теперь-то — тому уж много лет — он понимал, что тревожился напрасно. Подрастающий Уолдо буквально цеплялся за все, что только могла предложить ему эта убогая жизнь, он жадно учился и до седьмого пота напрягал волю, чтобы заставить служить свои непослушные мышцы.
Особую сообразительность он проявил в поисках средств обхода своей мускульной слабости. В семь лет он разработал способ управляться с ложкой. Обеими руками. Это позволило ему, хотя и с громадным усилием, но питаться самостоятельно. А в десять лет он изобрел свое первое механическое приспособление.
То был аппаратик, который держал перед ним книгу под любым удобным углом, направлял свет на нужное место и переворачивал страницы. Аппаратик управлялся нажимом от кончика пальца с помощью простенькой кнопочной панели. Разумеется, построить его самостоятельно Уолдо не мог, но зато сумел продумать и изложить замысел. Родители были достаточно богаты, чтобы воспользоваться услугами конструктора-профессионала, осуществившего проект увечного малолетки.
Вот так малыш Уолдо впервые почувствовал вкус к умственному господству над взрослым человеком, который ему не родня и не прислуга, и Граймс был склонен считать этот случай началом долгого психологического процесса, по ходу которого Уолдо в конце концов начал рассматривать все человечество как своих слуг, как руки, которых ему недостает, руки, которыми он либо пользуется, либо может воспользоваться.
— Док, вы что, не в себе?
— А? Извини, отвлекся. Так что, видишь ли, сынок, уж так-то напускаться на Уолдо ни к чему. Лично мне он не по душе. Но приходится принимать его таким, каков он есть.
— Гляжу, допринимались.
— Умолкни. Сам признал, что нуждаешься в его уме. Не было бы этого ума, не родись он калекой. Ты его родителей не знал. Доброго десятка были люди, приятные, умные, но ничего особенного. И Уолдо одарен не в большей степени, чем они, но напрягать свои таланты, чтобы хоть чего-то добиться, ему пришлось намного больше. Ему приходится соображать, у него нет другого выхода.
— Согласен. Тысячу раз согласен, но с какой стати притом еще и ядом исходить? Талантливые люди в большинстве своем не таковы.
— А ты раскинь мозгами. Чтобы хоть чего-то добиться в своем положении, парню пришлось крепить волю и настраивать ум исключительно в одном направлении, ничьих иных соображений в расчет не принимая. Вот он и заделался невыносимым эгоистом. Чего еще от него ждать?
— Я бы… Да ладно, это неважно. Он нужен нам позарез, все дело в этом.
— Зачем?
Стивенс пустился в объяснения.
Наверное, уместно будет подчеркнуть, что проявления культуры: нравы, оценки, построение семьи, застольные обычаи, принятый образ жизни, методы обучения, учреждения, форма правления и так далее, жестко определяются хозяйственными потребностями наличествующей технологии. Хотя такое утверждение слишком расплывчато и в значительной степени упрощено, тем не менее бесспорно, что многие из неотъемлемых особенностей долгого мира, наступившего после конституционного возвышения Объединенных наций, своим происхождением обязаны технологическим методам, разработанным в тепличных условиях, поневоле созданных воюющими сторонами, вовлеченными в сражения сороковых годов. В преддверии той поры как ненаправленное, так и направленное излучение электромагнитной энергии, за небольшими исключениями, использовалось только в качестве удобного средства связи. Даже телефонная связь осуществлялась почти всецело посредством соединения аппаратов с помощью металлических проводов. Если какой-нибудь житель Монтерея желал пообщаться с женой или деловым партнером, находящимися, скажем, в Бостоне, между ними через весь континент протягивался физически осязаемый медный нейрон.
Силовая энергоподача без проводов в ту пору рассматривалась как прихоть фантазии, россказни для субботних приложений к газетам и журналам, тема для развлекательных книжонок.
Прежде чем было покончено с медной паутиной, что заплела весь континент, понадобился последовательный — впрочем, нет, не последовательный, а сложный параллельно-последовательный — прогресс во многих областях техники. Ненаправленное излучение энергии — штука экономически невыгодная; поэтому пришлось дожидаться открытия коаксиального луча, которое явилось следствием экономических ограничений времен Великой войны. Радиотелефон не мог заменить проводную связь до тех пор, пока микроволновая техника не проложила в эфире, так сказать, торной дороги. И даже после этого потребовалось изобретение прибора для настройки, с каким человек, ничего не понимающий в технике — скажем, десятилетний ребенок, — обращался бы с той же легкостью, с какой обращались с наборным телефонным диском, прибором, характерным для проводной связи общего пользования заканчивающейся эры.
Проблему в конце концов разрешила фирма «Белл лабораториз»; и от этого решения оставался всего один шаг до создания приемника лучевой энергии, аппарата, который устанавливается в частном доме, запертый на ключ, опечатанный и снабженный счетчиком. Так стала принципиально возможна силовая энергоподача с помощью радиоизлучения. Оставался лишь один камень преткновения — низкий коэффициент полезного действия такой энергосистемы. В свое время промышленная революция стала возможна лишь после изобретения паровой машины; авиации пришлось дожидаться создания мотора, работающего на цикле Отто; точно так же довелось ждать своего часа и беспроводной системе энергопитания: для нее был необходим дешевый и чрезвычайно мощный источник энергии. Поскольку лучевая передача энергии — процесс, по своей природе чреватый огромными потерями, использовать этот процесс можно было только при наличии дешевой и настолько изобильной энергии, чтобы ее не жаль было непроизводительно терять.