Т. 12 Фрайди
Шрифт:
— Ладно, согласна! Пусть зануда! Но какая — настоящая или искусственная?
— О боже! Самая настоящая!
— Вот и ошибаешься — искусственная!
— О, ради бога, прошу тебя, перестань паясничать! Надень рубашку и ложись.
Но я не унималась. Я напугала ее до смерти, я рассказала ей все: в какой лаборатории меня произвели на свет, сообщила ей точную дату, когда меня вытащили из искусственной матки — день своего «рождения», заставила ее выслушать подробности моего детства в лабораторном приюте. Потом я вкратце пересказала ей перипетии моей жизни после того, как я покинула приют, — врала в основном потому, что не могла же я выдавать секреты Босса. Я просто повторяла то, что давным-давно рассказала, когда вошла в их семью, — что стала секретным коммерческим агентом. Босса упоминать никакой необходимости не было ни тогда, ни теперь — Анита решила для себя (а значит, и для всех), что я являюсь служащей какой-то космополитической компании — кем-то вроде анонимного путешествующего дипломата. Она ошибалась, но я не пыталась ее переубеждать.
— Мардж, зря ты так, — сказала Вики. — Такая ложь не на пользу твоей бессмертной душе.
— У меня нет души! Об этом я и толкую уже сколько времени!
— Ну хватит! Ты родилась в Сиэтле. Твой отец был ин-женером-электронщиком, а мать — детским врачом. Они погибли там во время землетрясения. Ты же нам все про них рассказала и показывала фотографии!
— «Мать моя — пробирка, скальпель — мой отец». Вики, на свете, наверное, миллион, а то и больше искусственных людей, чьи свидетельства о рождении погибли вместе с родителями в Сиэтле. Их не сосчитать, потому что проверить невозможно. После того что случилось в этом месяце, появится огромное количество людей, чьи метрики погибли в Акапулько. Приходится находить такие зацепки, чтобы обманывать тупиц и людей с предрассудками.
— Ты хочешь сказать, что я тупица и страдаю предрассудками?
— Я хочу сказать, что ты — милая девушка, которую воспитали во лжи и предрассудках твои ближние. И пытаюсь исправить положение. Но если тебя больше устраивает ложь, можешь оставаться при своем.
Я замолчала. Вики не подошла поцеловать меня на ночь. Мы обе ворочались и долго не могли заснуть.
На следующий день мы обе притворялись, будто никакого спора между нами не было. Вики ни словом не обмолвилась об Эллен, а я в свою очередь не заикалась об искусственниках. Но веселая поездка за покупками была испорчена. Я не исполнила своей угрозы — не позвонила Эллен тут же, как только мы прибыли в Крайстчерч. Не потому, что забыла про Эллен, — нет, я просто надеялась, что подожду немного — и ситуация смягчится. Пожалуй, я все же немного струсила.
В начале следующей недели Брайен пригласил меня проехаться с ним: он решил взглянуть на участок земли, предназначенный для сдачи в аренду. Это была долгая и приятная поездка. Мы завтракали в маленькой деревенской гостинице — во дворике, в тени могучих вязов. Фрикасе, которое в меню значилось как телячье, было явно из баранины. Мы запивали его пивом из больших запотевших кружек.
После десерта — пирожных с изумительно свежими ягодами — Брайена наконец прорвало:
— Марджори, Виктория рассказала мне очень странную историю.
— Да? Какую же?
— Дорогая, поверь, я ни за что не завел бы этого разговора, не будь Вики так взволнована.
Он умолк.
— Чем же она так огорчена, Брайен? — спросила я, поскольку он молчал.
— Она утверждает, будто ты сказала ей, что ты — живой артефакт, сделанный в виде нормального человека. Мне очень жаль, прости, но она сказала именно так.
— Да, я сказала ей, что… ну, не точно такими словами, но смысл тот же.
Ничего объяснять я не стала. Наконец Брайен мягко, но настойчиво проговорил:
— Можно узнать зачем?
— Брайен, понимаешь, Вики говорила ужасно, непроходимо глупые вещи о тонганцах, и я хотела доказать ей, почему она не права. И почему она не права в отношении Эллен. Когда я вернулась домой — помнишь, в самый первый день, — ты дал мне понять, что об этом говорить не стоит, и я замолчала. Но больше я молчать не могу. Брайен, что нам делать с Эллен? Она ведь и твоя дочь, и моя, и мы не должны сидеть сложа руки, когда по отношению к ней творится несправедливость. Что делать, Брайен?
— Не думаю, что надо что-то делать. И пожалуйста, Марджори, не уводи разговор в сторону. Вики жутко огорчена. Я хочу понять, что между вами произошло.
— Вовсе я не увиливаю от разговора! Наша главная тема — Эллен, и не забывай об этом! Разве есть какие-то причины, из-за которых мужа Эллен можно презирать, кроме той, что он тонганец?
— Я лично других причин не знаю. Но как бы то ни было, нехорошо было со стороны Эллен выскакивать замуж за человека, которого она даже не представила своей семье. Это неуважение к людям, которые любят ее и посвятили ей жизнь.
— Минуточку, Брайен. Вики мне сказала, что Эллен хотела привезти жениха домой, на смотрины, но Анита не позволила. Вот тогда-то Эллен и вышла за него. Это правда?
— Ну да. Но Эллен заупрямилась и поспешила. Было бы лучше, если бы она посоветовалась с кем-нибудь из родителей. Я был совершенно убит ее поступком.
— А она пыталась поговорить с тобой? А ты с ней — пытался?
— Марджори, к тому времени, когда я узнал обо всем, ее замужество было уже свершившимся фактом.
— Вот как? Послушай, Брайен, с того самого дня, как я приехала домой, я все ждала, что хоть кто-нибудь мне что-нибудь объяснит. Если верить Вики, получается, что вы даже на семейном совете об этом не говорили. Анита не разрешила Эллен привезти домой своего возлюбленного. Остальные родители либо не знали об этом, либо ни слова не сказали Аните, не помешали ее жестокости! Да, жестокости! Потом девочка вышла замуж. Потом Анита поступила еще более жестоко — отказалась выплатить Эллен то, что положено ей по праву рождения. Это все правда?
— Марджори, тебя здесь не было! Мы все — шестеро из семерых взрослых — действовали как могли в очень трудной ситуации. Нас обвинять несправедливо.
— Дорогой, я вовсе не хотела тебя обидеть. Но самое главное, что ни ты, ни кто другой из шестерых не сделали самого главного — не помешали Аните! Все делала она одна и наделала уйму вещей, которые мне кажутся жестокими и несправедливыми… а вы… все ушли в сторонку и позволили ей делать все, что ей вздумается. Если это правда, Брайен, — поправь меня, если я что-то не так скажу, — значит, я вправе требовать созыва экстренного семейного совета, на котором должен быть положен конец несправедливости Аниты: Эллен с мужем должны быть приглашены домой, и Эллен должна быть выплачена полагающаяся ей доля семейного капитала. По крайней мере, ей должно быть сказано, что она вправе рассчитывать на эту сумму, если ее невозможно выплатить сразу. Ну, что скажешь?