Т. 12 Фрайди
Шрифт:
— Никаких возражений, сэр.
— А вы можете называть меня «Вояка». Вот главный предмет гордости нашего великого народа — мы все равны, Джордж.
Тут я позволила себе вмешаться:
— Это и к искусственникам относится, президент Тамбрил?
— А?
— Я спросила насчет искусственных людей вроде тех, кого производят в Беркли и Дэвисе. Они тоже равны?
— А… малютка, тебе не следовало бы вмешиваться, когда говорят старшие, но я отвечу на твой вопрос: как может человеческая демократия распространяться на тех, кто не является человеческими
— Нет, но…
— Вот и все. Все равны, все имеют право голосовать, но должна же где-то быть граница. А теперь, будь добра, помолчи и не мешай, пока говорят мужчины. Джордж, то, что вы сделали сегодня — ну, в общем, если бы этот злодей действительно покушался на мою жизнь — а он не покушался, и мы об этом забудем, и вы не вспоминайте — вы не могли бы повести себя лучше, чтобы прославить традиции национального героизма великой Калифорнийской Конфедерации. Я горжусь вами!
Тамбрил встал и вышел из-за письменного стола. Сложив руки за спиной, он принялся расхаживать взад-вперед по кабинету. Тут-то я и поняла, почему он показался мне выше ростом.
У него был либо очень высокий стул, либо под обычным стулом стояла какая-то подставка. На самом деле он мне едва до плеча доставал. Расхаживая, он рассуждал вслух:
— Джордж, в моей официальной семье всегда найдется место для мужчины такого геройства и отваги. Кто знает — может ведь настать день, когда вы на самом деле спасете меня от преступника, который на самом деле будет покушаться на мою жизнь. О, бесспорно, я имею в виду исключительно вражеских лазутчиков. Люди в Калифорнии — наши стальные патриоты — они все любят меня за то, что я сделал для них с тех пор, как тружусь здесь, в Октагоне. Но другие страны завидуют нам, завидуют нашему богатству, нашей свободе, нашей демократии! И порой, увы, эта их зависть выражается в жестокости, в насилии.
Он немного постоял, склонив голову набок, мысленно любуясь не то собой со стороны, не то всей великой калифорнийской нацией.
— Вот видите, это только самая малая, самая ничтожная малость из того, чем приходится платить за привилегию стоять во главе служения государству! — патетически изрек он. — Но приходится платить, платить, несмотря ни на что. Джордж, если бы вам пришлось отдать свою жизнь — самое дорогое, что у вас есть, — за то, чтобы глава вашей страны остался в живых, вы пожертвовали бы собой?
— Маловероятно, — ответил Джордж.
— А? Что вы сказали?
— Видите ли, когда я голосую — а голосую я, правду сказать, не так уж часто, — я голосую за ревизионистов. А наш теперешний премьер-министр — реваншист. Сильно сомневаюсь, что ему может понадобиться моя жизнь.
— Какого дьявола? О чем вы?
— Je suis Quebecois, Monsieur le Chef d’Etat [22] . Я из Монреаля.
ГЛАВА 16
22
Я из Квебека, господин президент (фр.).
Через пять минут мы снова были на улице. На душе было, мягко говоря, неспокойно — казалось, что нас, того гляди, схватят, а потом повесят, расстреляют или, на худой конец, бросят в глубокую и крепкую темницу только за то, что мы — не калифорнийцы. Правда, одному из советников Тамбрил а хватило-таки благоразумия, и он убедил главу Конфедерации, что дешевле будет отпустить нас подобру-поздорову, чем затевать судебный процесс, пусть даже и закрытый: договориться с консулом Квебека, может, и удастся, но подкупить все представительство подороже выйдет.
В общем, как бы то ни было, из дворца мы выбрались и отправились к главному управлению «Мастер Чардж» Калифорнии. Войдя в здание, мы потратили минут десять на то, чтобы вернуть себе нормальный внешний вид. Здесь в рекреационном зале было поспокойнее и все кабинки были с дверями.
Смыв помаду, сполоснув и расчесав волосы, Джордж снова стал похож на себя. Включив фен, он улыбнулся и проговорил:
— Ну и видок у нас был, а?
Я оглядела кабинку. Шум фена, звук бегущей из крана воды — можно было говорить вслух.
— Знаешь, Джордж, ты молодчага. Недель через шесть мог бы стать настоящим профессионалом.
— Какого рода профессионалом?
— А? Ну вроде Пинкертона. Или…
Кто-то вошел в соседнюю кабинку.
— Потом договорим. Слушай, ведь у нас есть лотерейные билеты.
— Точно. Погляди, когда у тебя тираж.
Я вынула из сумочки билет.
— Сегодня! Сегодня, скоро начнется. Может, я ошиблась, проверь дату.
— Нет, — покачал головой Джордж, взглянув на билет. — Все правильно. Примерно через час, так что неплохо бы разыскать терминал.
— Не стоит. Я никогда не выигрываю в карты, в кости — значит, и в лотерею не выиграю. Знаешь, даже когда я покупаю шоколадку «Крекерджек» — они же всегда с призами — так вот, мне чаще всего без призов попадаются.
— Ладно, Кассандра, терминал мы все-таки разыщем.
— Как скажешь. Ну а у тебя тираж когда?
Он вытащил свой билет.
— Тогда же, когда и у тебя!
— Тогда действительно стоит посмотреть тираж.
Джордж продолжал внимательно разглядывать билет.
— Погляди-ка, Фрайди…
Он поскреб ногтем номер. Буквы серии остались, а номер сильно размазался.
— Так-так… Сколько времени наша подружка проторчала под прилавком, пока «нашла» для меня этот счастливый билетик?
— Не помню. Не больше минуты.
— Да. Быстро. Но ей хватило.
— Хочешь отнести обратно и устроить скандал?
— Что ты, зачем? Такая виртуозность заслуживает не скандала, а бурных аплодисментов. Жаль девочку — зарывает свой талант. А теперь давай-ка наверх. Уладим твои дела с «Мастер Чардж» до начала тиража.