Та, которой не стало
Шрифт:
Он вечно путался в счетах, часами копался, перебирал бумаги, забывал, кто заказывал патроны, а кто — бамбуковые удилища. Ему опротивела его работа. Зато в Антибе…
Равинель уставился на сверкающий графин; ломтик хлеба, преломленный стеклом, напоминал губку.
Антиб! Роскошный магазин… В витрине духовые ружья для подводной охоты, очки, маски, облегченные водолазные костюмы… Клиентура — падкие до подводной охоты богачи. Море, солнце. Мысли все только легкие, приятные, от которых не покраснеешь. Ни тебе туманов Луары, Вилена, ни тебе игры в туман. Он станет другим человеком — так обещала
Поезд просвистел чуть не под самым окном, Равинель потер глаза, встал, приподнял край шторы. Наверняка это поезд Париж — Кемпер направляется в Редон после пятиминутной стоянки в Ангиане. И Мирей приехала в одном из этих освещенных вагонов, за которыми бежала по шоссе вереница светлых квадратов. Вот купе в кружевах и в зеркалах. Там пусто, а в остальных полно хохочущих жующих моряков. Где же Мирей? В последнем купе, закрыв лицо сложенной газетой, спал какой-то мужчина. Хвостовой багажный вагон растворился вдали, и тут Равинель заметил, что музыка на борту «Смолена» стихла. Иллюминаторов уже не было видно. Мирей, должно быть, где-то неподалеку быстро выстукивает по безлюдной улице каблучками-шпильками. Может, у нее в сумочке револьвер — тот самый, что он оставлял ей, уезжая по служебным делам? Но она не умеет им пользоваться. Равинель. схватил графин за горлышко, поднял ближе к свету. Вода прозрачная, наркотик не дал осадка. Он смочил палец, лизнул. У воды какой-то легкий привкус. Почти незаметный. Если не знать, то и не почувствуешь…
Без двадцати одиннадцать.
Равинель через силу проглотил несколько кусочков ветчины. Он уже не смел шелохнуться. Пусть Мирей так и увидит его — одного, мрачного, усталого, за жалким ужином на уголке стола.
И вдруг он услыхал ее шаги по тротуару. Ошибки быть не может. У нее почти бесшумная походка. И тем не менее он узнал бы ее из тысячи: порывистые шаги, стесненные узкой юбкой. Чуть скрипнула калитка, и снова тихо. Мирей на цыпочках прошла через палисадник, осторожно взялась за дверную ручку. Равинель, спохватившись, снова потянулся к ветчине. Он невольно сел на стуле чуть боком. Его пугала дверь за спиной. Мирей, конечно, уже приникла к створке, приложила к ней ухо и вслушивается. Равинель кашлянул, звякнул горлышком бутылки с вином о край стакана, зашуршал листками бланков. Может, она ожидает услышать звуки поцелуев…
Мирей распахнула дверь. Равинель обернулся.
— Ты? В своем синем костюме под расстегнутым дорожным пальто она была тоненькая, как мальчик. Под мышкой она зажала большую черную сумку с монограммой М. Р. Худые пальцы нервно комкали перчатку. Она смотрела не на мужа, а на буфет, на стулья, на закрытое окно, потом перевела взгляд на прибор, на апельсин и коробочку с сыром, на графин. Она прошла два шага, откинула вуалетку, в которой застряли дождевые капли.
— Где она? Говори, где? Ошеломленный Равинель медленно поднялся.
— Кто — она?
— Эта женщина… Я все знаю… Лучше не лги.
Он машинально пододвинул ей стул и, ссутулясь, удивленно наморщив лоб, разводя руками, проговорил:
— Мирей, крошка!… Да что с тобой? Что это ты? Тут она упала на стул, прикрыла лицо руками,
— Ну, будет тебе! Будет!… Успокойся же! Что за глупые подозрения? Ты решила, что я тебе изменяю… Бедная моя малышка! Ну ладно, ладно! Потом объяснишь.
Он приподнял ее и, поддерживая за талию, медленно повлек за собой. А она, прижавшись к его груди, все плакала и плакала.
— Ну, осмотри все хорошенько. Не бойся. Он толкнул ногой дверь в спальню, нашарил выключатель. Он заговорил громко и ворчливо, как старый добрый друг:
— Узнаешь спальню, а?.. Кровать, шкаф и все… Никого. Под кроватью никого, и в шкафу никого… Принюхайся… Ну да, пахнет табаком, перед сном я курю… Никакого запаха духов, можешь войти… И в ванную загляни… и на кухню, нет уж, пожалуйста!
Шутки ради он даже открыл кухонный шкаф. Мирей вытерла глаза и улыбнулась сквозь слезы. Он чуть подтолкнул ее, он нашептывал ей прямо в ухо:
— Ну что, удостоверилась? Девчонка! Мне даже нравится, что ты ревнуешь… Но пуститься в такую дорогу… В ноябре! Небось тебе бог весть чего наговорили? Они вернулись в столовую.
— Черт подери! А про гараж-то мы забыли!
— Нечего шутить, — пролепетала Мирей. И чуть было снова не расплакалась.
— Ну, давай! Выкладывай мне всю трагедию… Вот садись в кресло, а я включу камин… Ты не очень устала? Вижу, вижу, совсем без сил! Садись поудобней.
Он пододвинул электрический камин к ногам жены, снял с нее шляпку и устроился на ручке кресла.
— Анонимное письмо, да?
— Если бы еще анонимное! Мне сама Люсьен написала.
— Люсьен! Письмо с тобой?
— Конечно!
Она открыла сумочку и вынула конверт. Он выхватил конверт у нее из рук.
— Да, ее почерк! Ну и ну!
— О-о! Она даже не постеснялась подписаться. Равинель притворился, будто читает. Он наизусть знал эти три страницы, которые Люсьен позавчера написала при нем: «…машинистка из банка „Лионский кредит“, рыжая, молоденькая, он принимает ее каждый вечер. Я долго колебалась, не знала, предупреждать вас или нет, но…» Равинель шагал взад-вперед по комнате, сжимая кулаки.
— Немыслимо! Не иначе как Люсьен спятила.
Он как бы машинально сунул письмо в карман и взглянул на часы.
— Пожалуй, уже поздновато… И по средам она в больнице… Жаль. Мы бы тут же разобрались в этой идиотской истории. Ладно, это от нас не убежит.
Он резко остановился, развел руками в знак недоумения.
— А еще выдает себя за друга дома. Мы ее чуть ли не родственницей считаем. Почему же она так? Почему?..
Он налил себе стакан вина и залпом выпил.
— Съешь кусочек?
— Нет, спасибо.
— Тогда вина?
— Нет. Просто стакан воды.
— Ну, как хочешь…
Он твердой рукой взял графин, налил в стакан воды и поставил его перед Мирей.
— А может, кто-то подделал ее почерк, ее подпись?
— Глупости! Я его слишком хорошо знаю. И бумага! А письмо действительно местное. Взгляни на штемпель. «Нант». Отправлено вчера. Я получила его с четырехчасовой почтой. Нет! Просто ужас!
Она провела носовым платком по щекам, потянулась к стакану.