Та, которой не стало
Шрифт:
Разговор не клеился. Бывшие приятели исподтишка разглядывали друг друга. У Ларминжа тоже обручальное кольцо. Он нет-нет да и вытрет глаза — видно, не привык к вину. Можно бы порасспросить его о житье-бытье, только зачем? Чужая жизнь никогда не интересовала Равинеля.
— Ну, как идет реконструкция? — спрашивает Кадю.
— Двигается понемногу, — отвечает Ларминжа.
— Во сколько в среднем обходится первый этаж со всеми удобствами?
— Смотря какая квартира. Четыре комнаты с ванной — миллиона в два. Если ванная, конечно, вполне современная. Равинель подзывает официанта.
— Пойдем куда-нибудь
— Нет. У меня свидание. Ты уж извини меня, Ларминжа. Он пожимает их мягкие теплые руки, У Ларминжа обиженное лицо. Что ж, он не хочет навязываться и так далее.
— Все-таки мог бы с нами позавтракать, — ворчит Кадю.
— В другой раз.
— Это само собой. Я покажу тебе участок у моста Сене, который недавно приобрел.
Равинель торопится уйти. Он упрекает себя в недостатке хладнокровия, но не его вина, что он так болезненно на все реагирует. Да и другой бы на его месте…
Часы бегут. Он отводит машину на станцию обслуживания в Эрдре. Смазка. Полный бак горючего, И две канистры про запас. Потом едет на площадь Коммерс, минует Биржу, пересекает эспланаду острова Жольет. Слева он видит порт, удаляющиеся огни статуи Свободы, Луару, испещренную световыми бликами. Никогда еще не ощущал он такой внутренней свободы, и тем не менее нервы его напряжены и сердце болезненно сжимается, готовясь к неизбежному испытанию. Прогромыхал мимо нескончаемый товарный состав. Равинель считает вагоны. Тридцать один. Сейчас Люсьен, наверное, выходит из больницы. Пускай себе закончит рабочий день. В конце концов, весь план придумала она. Ах да, брезент! Он прекрасно помнит, что свернутый брезент лежит сзади, в углу машины, и все-таки беспокойно оборачивается. Брезент «Калифорния», служащий ему образцом материалов для палатки. Он снова поворачивается и тут замечает Люсьен. В туфлях на микропорке она бесшумно шагает по тротуару к нему.
— Добрый вечер, Фернан… Все в порядке… Устал? Она открывает дверцу, тотчас снимает перчатку и щупает пульс Равинеля. На лице недовольная гримаса.
— Ты явно нервничаешь… Чувствуется, что пил.
— А что еще прикажешь делать? — ворчит он, нажимая на стартер. — Сама рекомендовала мне торчать на людях.
Машина мчится по набережной Фосс. Час «пик». Десятки огоньков пляшут в темноте, петляют, встречаются, расходятся. Это велосипедисты. Надо быть начеку. Хоть Равинель не бог весть какой механик, машину он водит отменно. Умело лавирует. После шлагбаума ехать стало намного легче.
— Дай-ка ключи, — шепчет Люсьен.
Он разворачивается, дает задний ход. Она выходит из машины, поднимает дверь гаража. Равинель с удовольствием выпил бы коньяку,
— Брезент, — напоминает Люсьен.
Она открывает уже другую, дальнюю дверь… прислушивается. Потом входит в ДОМ. А Равинель тем временем вытаскивает, расправляет, скатывает брезент и вдруг слышит шум, которого так боялся… Вода… Вода, вытекающая из ванны. Сточная труба проходит в гараже.
Он не раз видел утопленников. Ведь при такой работе, как у него, частенько оказываешься у реки. Вид.у всех утопленников неприглядный. Черные, разбухшие. Кожа от багра лопается… Равинель с трудом одолевает две ступеньки. Там, в глубине затихшего дома, с бульканьем убегает из ванны вода… Равинель проходит по коридору, останавливается на пороге спальни. Дверь в ванную открыта. Люсьен склонилась над затихающей ванной. Она что-то разглядывает… Брезент падает. Равинель сам не знает, то ли он его выпустил из рук, то ли ткань просто выскользнула… Он молча поворачивается, идет в столовую. Бутылка с вином по-прежнему стоит на столе, рядом с графином. Он пьет прямо из горлышка, не переводя дыхания. Какого черта! Надо наконец решиться. Он возвращается в ванную, поднимает брезент.
— Расправь его хорошенько, — распоряжается Люсьен.
— Что расправить?
— Брезент.
У нее черствое, напряженное лицо — такого он еще у нее не видел. Равинель разворачивает непромокаемую ткань. Получается большущий зеленоватый ковер, не умещающийся в ванной.
— Ну, как? — шепчет Равинель.
Люсьен снимает пальто, закатывает рукава.
— Ну, как? — повторяет Равинель.
— А как ты думал? — отзывается она. — Через двое суток… Странная магия слов! Равинелю вдруг стало холодно. Ему хочется увидеть Мирей. Словно в приступе тошноты, он наклоняется над ванной. И видит юбку, облепившую ноги, и сложенные руки, и пальцы, сжимающие горло… О!…
Равинель с криком пятится. Он увидел лицо Мирей. Потемневшие от воды волосы, как водоросли, прилипли ко лбу, закрыли глаза. Оскаленные зубы, застывший рот…
— Помоги же мне, — говорит Люсьен.
Он опирается на умывальник. Его тошнит.
— Погоди… сейчас.
Какой ужас! И все же воображение рисовало ему нечто еще более страшное. Но утопленники, вытащенные из реки, — это утопленники, плывшие много дней вдоль черных корявых берегов. А тут…
Он выпрямляется, сбрасывает пальто, пиджак.
— Бери ее за ноги, — приказывает Люсьен. Ему неудобно, не с руки, и ноша кажется еще тяжелей. Гулко стучат капли. Ах! Одеревенелые, ледяные ноги. Вот они приподнимают тело Мирей над краем ванны, опускают. Потом Люсьен прикрывает труп и, словно упаковывая товар, закатывает брезент. Теперь у их ног лежит только блестящий цилиндр, сквозь складки которого просачивается вода. Остается только закрутить два конца брезента, чтобы было за что ухватиться.
И они выходят со своей ношей из дому.
— Надо было заранее, открыть машину, — замечает Люсьен.
Равинель откидывает крышку багажника, залезает в машину и тянет на себя длинный тюк. Тот умещается только по диагонали.
— Лучше бы перевязать, — бурчит Равинель.
И тут же злится на себя. Он говорит как коммивояжер! Не как муж. Да и Люсьен, конечно, сама уже все сообразила.
— Некогда. Сойдет.
Равинель соскакивает на землю, растирает себе поясницу.
Черт побери! Все-таки прихватило. Надо было поберечься, не давать воли нервам. Он из последних сил делает бесполезные судорожные движения: сжимает и разжимает пальцы, трет затылок, сморкается, чешется.
— Подожди меня, — говорит Люсьен. — Я хоть немного приберу в комнатах.
— Нет!
Только не это! Ему не под силу оставаться одному в тускло освещенном гараже. Они снова поднимаются в дом. Люсьен наводит порядок в столовой, выливает воду из графина, вытирает его. А он чистит щеткой пиджак, застилает постель. Полный порядок. Последний придирчивый взгляд… И Равинель берется за шляпу, а Люсьен, натянув перчатки, подхватывает сумку и шубку Мирей. Да, да, полный порядок. Она оборачивается: