Та, кто задает вопросы
Шрифт:
– Так просто? – Матвей нахмурил брови и так странно взглянул на меня, словно я только что решила для него сразу две контрольные по алгебре.
– А что тут сложного? Ты спас меня сегодня вечером, между прочим. Я твой должник, так что, предложи ты хоть наведаться в гости к одной из здешних ведьм, все равно бы пошла. – И я улыбнулась.
– Тогда решено. Завтра приходи ко мне домой в десять вечера, и отправимся.
4
Я верила Матвею. Конечно, не во всю эту ерунду с приворотом
Он не походил на тех обычных парней, с которыми я училась в школе. И дело даже не в разных зрачках, а в том, каким голосом говорил Матвей, как серьезно и четко выговаривал слова, как напряженно замирал, вслушиваясь во что-то, доступное только ему одному.
Он появился внезапно, возник, как джинн из бутылки или как черт из табакерки. Еще пару дней назад я и думать не думала о своем однокласснике, считала его серой мышкой, лохом и рохлей. Я не замечала его. А теперь Матвей казался чуть ли не волшебником, знающим секреты города. Конечно, ему известно гораздо больше, чем мне, и если помочь ему, то вполне может быть, он тоже поможет найти мою бабушку пани Святославу.
Такие мысли крутились в моей голове, и они казались очень здравыми.
И еще меня впечатлил браслет. Я просила Матвея надеть его несколько раз и все никак не могла понять, в чем фокус. Вроде бы лицо моего нового друга и не меняется, когда рябиновые ягоды и черные бусины оказываются у него на запястье, но словно сама реальность подергивается дымкой и перестает быть четкой. Словно я перестаю воспринимать ту реальность, в которой Матвей является самим собой.
Уходя от нового приятеля рано утром, я думала, что мне уже нравится этот правнук ведьмака, что я хочу еще и еще раз попасть в его странный дом, где потустороннее присутствие ощущается так сильно.
5
Мать не спала всю ночь. Я поняла это сразу, едва открыла дверь нашей квартиры (было шесть часов утра) и шагнула в коридор. Она вышла из своей комнаты, ее глаза были красными, а на виске, у самой кромки волос, слишком явственно билась выпуклая жилка.
– Где ты была? – спросила мать очень тихо, но в ее голосе слышалась такая злость, что язык на время отнялся.
Я молчала, точно нерадивая школьница, замазавшая двойки в своем дневнике корректором.
– Где ты шлялась всю ночь? Ты можешь сказать что-то внятное?
Не могла. Стояла, как дура, и хлопала ресницами. Вся моя бойкость пропала, растворилась, исчезла под напором стоявшей передо мной взбешенной женщины.
Мать отвесила мне звонкую пощечину, от которой голова моя мотнулась, а разбитая губа снова вспыхнула маленьким огоньком боли.
– Шляешься по ночам и даже не позвонишь матери! Где была? – гремел материнский гнев.
– У Богдана. Работала допоздна и побоялась идти так далеко домой. Заночевала у него. – Такое объяснение мне показалось очень логичным, тем более что дом моего парня находился совсем недалеко от «Старой Праги».
– Не ври! Я звонила Богдану, он понятия не имеет, где ты! Обзвонился тебе, написал десяток сообщений! Мы уже звонили в больницы и морги!
И тут меня прорвало. Мой ступор наконец прошел, и я, вздернув голову, нагло заявила:
– Спала с мальчиками. Прямо в парке, на скамье. И телефон там же забыла. Пойду в обед и поищу. Что еще тебе сказать?
Хлоп! Это была вторая пощечина.
– Не смей меня бить, – очень тихо проговорила я, когда мать сделала небольшую паузу, чтобы набрать воздуха. – Иначе уйду и не приду. Найду свою бабушку пани Святославу и буду жить у нее.
Это я со злости сболтнула, конечно, но мать вытаращилась на меня и не сразу нашла, что ответить на такую наглость.
– Откуда ты знаешь? – проговорила она, отступая от меня, словно от смертельно больной и заразной. – Откуда ты это знаешь?
– Думаешь, я не знаю о своих родных? Дай мне пройти. Я жива и здорова, можешь не переживать. А если бы и подохла, тебе же меньше проблем. Не могу понять вообще, с чего ты так разволновалась.
Я решительно двинулась вперед по коридору, и мать, озадаченная моими словами, подвинулась, пропуская меня.
– Иди, иди, поганое отродье, – нашлась она наконец. – Действительно, и волноваться не стоит.
Зато Снежана кинулась ко мне, обхватила за шею – вроде как обняла – и зашептала в ухо, что страшно боялась за меня.
– Тут всякое происходит в последнее время. Пропадают люди, сама знаешь. Я подумала, вдруг ты тоже пропала, как Леська, – торопливо бормотала Снежанка.
– Не пропаду, не переживай. – Быстрым движением я высвободилась из сестринских объятий и бухнулась на диван, чувствуя, как болит разбитая губа и горят щеки от пощечин. – Я могу за себя постоять.
– Все равно. Сейчас лучше не ходить одной по ночам. И почему у тебя разбита губа?
– Подралась. Пришлось подраться.
– С кем? – охнула Снежанка.
Лохматая, в розовой пижамке, она уселась на диван и принялась торопливо расплетать волосы, убранные на ночь в косу.
– Сама не знаю. Накинулись на меня, когда я возвращалась с ночной смены. Телефон украли вот. Но меня спас мой новый знакомый, прикольный такой парень. У него я и заночевала.
– Почему домой не пришла? Мама тут с ума сходила…
– Потому что темно было, страшно идти одной до дома. Да и не хотела заявляться грязной, растрепанной, с разбитым лицом. Мать бы пилила два дня подряд, что так мне и надо. У Матвея постирала одежду, у него машина с сушилкой, сразу все высохло. Сполоснулась, поела печенек, поспала у него в гостиной на диване. Это мой одноклассник.
– Какой это? – тут же полюбопытствовала Снежанка.
И тут я поняла, что если назову Матвея, то сестренка и не поймет, о ком речь. Ведь все вокруг видели человека, прикрытого особыми силами дедова оберега. И только я теперь знала настоящего Матвея.