Шрифт:
ГЛАВА 1
За окнами пятиэтажки расстилалась унылая южнорусская степь. Грузный цыган лет сорока, до самых бровей заросший курчавой бородой, пренебрежительно окинул взглядом низкий потолок комнаты, перевел масляный глаз на кривые стены скромной однокомнатной каморки и брезгливо усмехнулся. Блеск его золотых зубов гармонировал с блеском массивных золотых перстней.
— Дура ты, Кармен. Так и будешь всю жизнь со своим смазливым оборванцем Яшкой в этой конуре ютиться. А пошла бы за меня, я бы
Но ослепительно красивая молодая брюнетка, к которой он обращался, только сверкнула огненно-черными глазами и рассмеялась.
— Ты, Степан, сам посуди — зачем мне дом в три этажа, если я по нашему цыганскому обычаю не могу даже на второй этаж подняться? Зачем мне муж, к которому я не имею права спиной повернуться? Хватит с меня этой дикости! Я себе цену знаю и свободы своей на теплый угол, да на жирный кусок не променяю. Запомни это и больше со своими сладкими посулами ко мне не подъезжай. Я за Яшку замуж выхожу и негоже мне на других мужиков глядеть.
Степан замер посреди убогой комнаты. Ярость душила его, глаза наливались кровью.
— Значит не нравлюсь я тебе? И обычаи наши старые не нравятся? И законы цыганские тебя не касаются? — прорычал он. — Что же, тогда получается, что идти девкой под венец тебе вовсе не обязательно.
Резким ударом огромного кулака он вырубил девушку, потом швырнул ее бесчувственное тело на диван, разорвал на ней одежду и навалился своей многопудовой тушей. При этом он рычал и пускал слюни как похотливый боров.
Сам половой контакт продолжался недолго. Степан и не собирался получать удовольствие от совокупления со строптивой красавицей. Ему хотелось изломать, унизить ее. Сейчас он жалел лишь о том, что жертва его насилия находится без сознания и не может страдать в полной мере.
Наконец Степан запыхтел и задергался, потом затих на секунду. После этого он вскочил на ноги и торопливо натянул перепачканные спермой брюки с идеально наглаженными стрелками. В ярости он пнул лакированным ботинком все еще бесчувственное тело своей жертвы и, грязно выругавшись, выбежал из квартиры.
Когда Кармен пришла в себя, то в первый момент почувствовала лишь стойкую вонь от выделений немытого и потного мужского тела. Потом ощутила невероятную тяжесть в нижней части живота. За тяжестью пришла боль. И тут она вспомнила все и с ужасом поняла, что опозорена навсегда.
Кармен поднялась. Глаза ее были сухими. Это был не тот случай, чтобы плакать. Она хорошо знала, что ей нужно делать. Сначала она села за стол и написала Яшке прощальную записку. Затем она выдвинула стол на середину комнаты, прямо под люстру. Веревка нашлась в шкафу. Не такая толстая, как хотелось, но Кармен надеялась, что она окажется достаточно крепкой, чтобы выдержать вес ее тела.
Люстру снимать она не стала, просто закрепила на ее крюке один конец веревки. На другом попыталась завязать подобие скользящей петли. Получилось не сразу. Наконец она накинула петлю себе на шею и стала на край стола. Оставалось шагнуть вперед или просто упасть вниз. И все… Но что-то удерживало девушку от последнего рокового шага. Она застыла в состоянии неустойчивого равновесия.
Хлопнула входная дверь. Кармен вздрогнула. Ее качнуло назад, она дернулась, оступилась и в самом деле рухнула со стола. Веревка затянулась и она ощутила резкую боль в области шеи. Больше она ничего не почувствовала.
Чахлые перелески северной части страны выглядели ничуть не радостнее южных степей. Когда-то политрук Клочков сказал:
"За Волгой для нас земли нет!"
И был почти прав. То есть земля-то, конечно, была. Но каждый, кому доводилось перебраться через не слишком широкую в верхнем течении великую русскую реку, оказывался в краю безлюдья, бездорожья и редких населенных пунктов, постепенно переходящих из мест жительства в места заключения.
Городок Вяземск находился на границе цивилизации и архипелага ГУЛАГ, ныне переименованного в ГУИН. В приткнувшейся на восточной окраине города шашлычной сидели четверо крутых как вареные яйца молодых людей. Все в коже и золоте. Они пили водку, закусывали мясом и помидорами.
— Мне во сне приснилось, что меня в задницу трахают, — радостно сообщил один, курносый толстый парень, похожий поросенка.
— Сегодня пятница, Артурчик, значит сбудется! — заржал сидевший напротив бритоголовый кавказец со зверской рожей.
Засмеялись и двое остальных собутыльников. Оба были смуглыми, крепкими и смахивали на цыган. Один повыше, с кудрями до плеч. Другой коротко стриженный, с золотой фиксой во рту.
Парень с фиксой оторвался от телевизора, где на экране крутили клипы.
– В зимней шапке даже Дженнифер Лопес выглядит по идиотски. А не только я один, — убежденно и с облегчением произнес он.
— Ты, Жорик, и без шапки выглядишь полным идиотом, — огорошил его курносый толстяк.
— Слушай, Ибрагим, мы дальше вместе двинем или разделимся? — обратился к кавказцу высокий цыган.
— Зачем вместе? Работа на сегодня плевая, для детей. — Мы с Жорой Айболита тряхнем. Папа считает, что он наш товар крысит.
Коротко стриженный Жора снова сверкнул фиксой:
— Поехали хоть сейчас. Папа велел побыстрее с барыгой разобраться.
— А ты, Вася, бери Артурчика, — тот, кого звали Ибрагимом ткнул пальцем в толстого юношу. — Заглянете к этому козлу Зарькову в новый магазин.
— Он что, опять храбрость с жадностью перепутал? — ухмыльнулся длинный Вася.
— Да, немножко брыкается, — презрительно сплюнул на пол Ибрагим. — Если снова откажется платить, поломайте ему мебель и ноги. Папа разрешил с ним не церемониться. Главное, не убивайте. Пока.