Табу
Шрифт:
Наконец война окончилась для Джо и Кейт. Они снова вместе. Они снова могут жить.
В небольшом кафе, незамеченный другими посетителями, сидел человек и читал заметку о новом фильме Джозефа Найта в «Дейли вэрайэтиз». Очерк сопровождался фотографией Найта вместе с Кейт Гамильтон.
Машины бесшумно сновали за окнами кафе. Перед ним были чашечка кофе и недоеденный пончик. Забытая сигарета тлела в металлической пепельнице.
Он понимающе кивал головой, когда читал ту часть заметки, которая касалась ран Найта. Он знал, что это такое, потому что сам был ранен – отметина
Теперь он глядел на фотографию Кейт и пробегал глазами то, что она говорила репортерам.
«Я люблю его как мужчину и уважаю как кинематографиста…»
Человек улыбнулся, иронически поджав губы.
«Итак, ты достигла всего, детка, не так ли? – думал он. – Твой мужчина вернулся, и твоя карьера снова пойдет вверх. Какая удача для тебя…»
В течение четырех лет он наблюдал за растущей славой Кейт. Он видел ее в «Бархатной паутине» множество раз, покачивая головой, – он оценил ее талант и талант ее нового мужа.
Но он не предпринимал никаких шагов. Он только ждал, когда станет ясно, каких высот она сможет достичь. Он не хотел вмешиваться, пока ее статус не упрочится и Кейт не станет признанной знаменитостью. Всемирно известной звездой номер один. Не раньше.
Внезапно началась война, и он отложил воплощение своего замысла. Четыре года он служил в морской пехоте – трудные, страшные четыре года… Он вернулся с войны, разгоряченный насилием и готовый на что угодно.
Готовый заняться Кейт…
Он бросил последний взгляд на фотографию Кейт в газете. Как она великолепно выглядела! Как дивно… Неотразимая! Но все же это была просто Кейт.
Просто его жена.
Час пробил, Кетти, душка. Я уже здесь.
Бросив десятицентовую монетку на столик для официантки, Квентин Флауэрз встал, оставив сигарету дымиться в пепельнице. Он направился к двери кафе, открыл ее пинком и вступил на залитый солнцем бульвар Санта-Моника. Он был в Калифорнии. Он был в Голливуде.
2
Ив Синклер проснулась в одиночестве.
Комната была в полумраке. Она не знала, была ли еще ночь или уже наступил день. В ее голове было пусто – память замутнена изрядной порцией алкоголя, выпитого с вечера. Впрочем, так было слишком часто последние четыре года. Слагаемыми ее жизни были спиртное, наркотики, бесчисленные, часто едва знакомые мужчины и кошмарные мысли по ночам. Казалось, от ее былой гордости не осталось и следа.
Она лежала на кушетке в комнате своего дома в Малибу. Она могла слышать волны, накатывающиеся на берег снаружи, тревожные и зловещие. Они открыла глаза с болезненным усилием. Мгновение она смотрела перед собой, как смотрело бы немое существо на заре мира, вглядываясь в темноту как в нечто абсолютно беспросветное, неизведанное и бездушное.
Потом она пришла в себя настолько, чтобы понять, кто она такая.
Прострация сменилась рыданиями. Мир приоткрыл знакомое лицо, уродливое и безнадежное. Еще одно утро. Она проснулась. Дикая головная боль, вызванная похмельем, начала разрывать мозг.
Она встала и поплелась в ванную, натыкаясь на стулья, кушетки, столы, уставленные полупустыми бутылками со спиртным. Она открыла аптечку, не зажигая света в ванной, и взяла четыре таблетки аспирина. Свежая водопроводная вода на вкус казалась взятой со дна грязного пруда – такими искаженными стали ее вкусовые рецепторы.
Так и не взглянув на себя в зеркало – ее лицо было зрелищем, которое все труднее было вынести в последние годы, – она стояла и ждала, сможет ли проглотить таблетки без осложнений.
К ее приятному удивлению, желудок принял их. Она помедлила еще мгновение, прежде чем добавить фенамин к химической смеси внутри себя. Затем проглотила несколько таблеток от тошноты и пошла на кухню.
Там был кавардак. Она отпустила прислугу почти на неделю, предпочитая мирно пить в одиночестве. Ее руки тряслись, когда она положила кофе ложкой в кофеварку, налила воды, поставила вариться. Ей удалось выбросить несколько бутылок из-под пива и ликера и остатки пищи со стола. Но потом ее силы иссякли, она вернулась в гостиную, закурила сигарету и стала ждать, пока будет готов кофе и подействует фенамин.
Она окинула комнату наметанным взглядом, ставшим зорким за эти годы отчаяния. Она искренне не могла вспомнить, был ли с нею сегодняшней ночью мужчина. Все говорило за то, что вчера она пила не одна. Сигаретных окурков было больше, чем достаточно для одного человека. Подушки разбросаны на кушетках повсюду. Отдавала ли она свою плоть незнакомцу на большой кушетке у камина? Или это было на полу?
Она не знала. Если кто и был здесь до того, он уже ушел. Кто бы он ни был.
Тоска одиночества пронзила Ив при этой мысли. На какое-то мгновение она почувствовала себя маленькой и беззащитной. Она была словно крохотной девочкой внутри тела взрослой женщины, беззвучно плачущей в поисках тепла, которого не было, ласки, которой не было, когда она смотрела на кольца дыма, поднимавшегося от сигареты. Сигарета была в пальцах взрослого, которые не могли принадлежать ей.
Ее пальцы дрожали теперь так сильно, что Ив потянулась к ближайшей бутылке, плеснула в бокал то, что оказалось виски, и выпила это залпом. Она закрыла глаза, чувствуя, как жидкость буквально разливается по ее внутренностям. Ее физическая боль была сильной. Но она не шла ни в какое сравнение с болью душевной, которую различные наркотики должны были бы заглушить.
Ив сидела на кушетке, слушая неумолкающий шорох прибоя и готовясь к борьбе с тем, что стало сильнее ее. Так было каждое утро – попытки не пить, попытки не помнить. Не думать.
За последние четыре года Ив утратила свой блеск и статус звезды, которого она добилась такой дорогой ценой, и погрузилась в небытие. Голливудский кошмар, поглотивший так много друзей и врагов на ее памяти, наконец настиг и ее. Она сломалась.
Из-за Джозефа Найта. Из-за его «Бархатной паутины».
Его фильм получил восемь наград Академии, включая приз за лучшую картину. Он сам получил «Оскара» как лучший режиссер.
Кейт Гамильтон, инженю, получившая отнятую у Ив роль, была награждена «Оскаром» как лучшая актриса.