Таёжная кладовая. Сибирские сказы
Шрифт:
– Тяжёлый-то какой! Поди-кось, фунтов с пять будет.
– Отри камешек хорошенько, – советует слепой. – Сними грязь-то.
Отерла Дашутка находку об отцов полушубок…
– Дедушка, – шепчет, – кабы ты видел, что ты нашёл. Однако золото! Помереть мне на месте, золото!
– Ну тя, – хитрит старик. – Откуда? Золото! Кто ж нам с тобою его на дороге поклал?
– Истинный Христос! – крестится Дашутка. – На-ко вот, держи. Это хорошо, что золото. По дворам скитаться тебе нужда сразу отпадёт, будешь теперь
– Не-е… На печи я скоро помру. Не привык я к баловству. Возьми-ко ты себе этот камешек. Тут столько, что и тётка Финета об таком не думала, не гадала.
– Не возьму, – дернулась Дашутка. – Как же я после того жить на свете стану, слепого обобравши. Мне отец говорил, что золото – оно зоркое. Оно само видит, кому в руки даваться. Ты его нашёл, ты его и бери. Мне чужого не надо.
– От неслух! – смеётся старик. – Я ж от чистого сердца… Кабы тётка Финета его увидела, с руками бы оторвала…
– Ты мою тётку не скупи. Она не жадностью болеет, а заботой. И не суй мне своё золото.
После Дашутка повинилась перед стариком:
– Вишь вот. Не успели мы его, проклятое, в руки взять, а уж, гляди, поругаемся скоро. Убери ты его подальше.
– Дело твое, внучка. Тебе не надо и мне ни к чему… – сказал так слепой и бросил золотой камень подальше от дороги. – Лети, камень-приворот, во невестин огород.
Дашутка было кинулась в тайгу да раздумала. Назад вернулась, а слепого на дороге нету. Дашутке страшно стало: заблудится в лесу слепой, пропадёт старый!
– Ау, дедушка… Ау, миленький… Вернись.
И увидела она: идёт кто-то к ней из леса. Ей и не к уму, что уж больно прямо идёт, уж больно смел для слепого… Побежала навстречу.
А луна, а луна!..
Дашутка от испуга к дереву спиною привалилась, ноги не держат: старик-то – не старик, и не слеп, и не сед, кудри волною льются, чистый голос молодо звенит.
Дашутка слушает и не слушает: смотрит на парня во все глаза и поднимается в ней сила, какой она сроду в себе не чуяла. И не то чтобы сердце её запело, а так, будто кого загибшим считала, а он вернулся… Такая горячая радость, что, не остуди её слезами, сгорит сердце, не выдержит.
– Ты чего плачешь-то? – спрашивает парень. – Испугал я тебя. Ну что теперь поделаешь? Ты уж не сердись. В лесу-то почему так запозднилась? Пошли, я тебя к деревне выведу.
Пришла Дашутка домой и не знает, как ей о лесном человеке думать, а тут ещё Финета её донимает:
– Чо он хоть тебе говорил-то?
– Ничего такого, – таится Дашутка.
– Как ничего? Обижался поди-ко. Ах ты, Господи Боже мой! Прости ты мою душу грешную. По тебе вижу: проклинал меня старик. Как я могла прогнать слепого человека, да еще в этакую-то ночь. Будь он трижды неладный, Боровик этот! Совсем задурил мою головушку.
Дашутка видит такое Финетино раскаянье и не стала долго молчать, только
Не надо было ей про огородную-то приговорку Финете сказывать. Лишнее оказалось.
Ночь-то она кой-как прокрутилась, а утром чуть свет побежала в огород – самое время было капусту рубить. Дашутка тоже привыкла от тётки не отставать. Прямо у первого кочана села Финета на землю:
– Тошно мнешеньки! Золото!
Дашутка видит, прячет что-то тётка в руке, прижимает к груди.
– Выброси ты его, – просит Дашутка. – Давай будем жить, как жили.
– Да в уме ли ты, бросить! Теперь нас голою рукой не ухватишь! Богатенькие мы… Все женишки наши будут… Хи-хи-хи.
Говорит Финета Бог знает что, а сама одноглазо шмыгает по сторонам: куда найденное спрятать?
Побежала в пригон, там побыла, выскочила, как ошпаренная, да в баню. Из бани – в курятник. Из курятника – опять в пригон. Сама вся белая, колотится… Дашутку увидела, остановилась, страшно поглядела, кричит:
– Уйди! Чего доглядываешь? Уйди, нечистая твоя сила!
Поняла Дашутка, какой подарочек преподнес Боровик тётке Финете. Убежала в избу, ревёт. Страшно ей за Финету, и отца, как нарочно, дома нет – в извозе Федот. А ещё тошней ревёт девка оттого, что лесного парня не может из головы выбросить.
Прошёл день впустую, ночь проползла темнее тёмного. Финета всё во дворе мытарится, всё золото прячет. А уж сама его давно куда-то засунула да вместо золота яйцо в руке держит.
Так и застал их утром Федот: одна слезами в нетопленой избе исходит, другая распатлатилась, по двору бегает.
Федот только к сестре подступать, а она ему:
– Пошёл, пошёл! – кричит. – Явился вор. Много вас на моё золото…
У ограды люди стоят.
– Спятила, – судят.
Федоту и раньше приходилось бешеных-то видеть; давай он сестру вожжами вязать. Финета силой налилась, не даётся. Мужики помогли. Еле справились. В избу унесли Финету, на постель поклали.
Дашутка, плача, всё как есть отцу обсказала, только про парня опять язык не повернулся помянуть.
Ну уж тут и не колко, да прытко. Тут уж и Федот запоохивал:
– Ой, непростое задумал старик! Да кто ж его знает, кто он? Может, злой шутки ради, подсунул он вам в капусту жёлтый камешек, а вы тут с ума посходили?
– Золото, – шепчет Дашутка. – Оно и страшно, что золото. Простой камень таким тяжёлым не бывает.
– Тогда надо нам так сделать. Найти самородок, распилить помельче и раздать тем же нищим. Может, тогда простит нас, грешных, твой старик. Ты, Финетушка, помнишь ли, куда самородок засунула?
Финета вроде послушалась, согласилась пойти показать. Развязал её Федот. Пошли искать. Одно место укажет Финета – нет ничего, второе… опять пусто… Долго бились…