Таёжная кладовая. Сибирские сказы
Шрифт:
Задеруйка возвернётся домой, шумит на Ланку:
– Опять ты мне тут, Ланида, наконторила! – Но бить не бил: заступников у неё в деревне много развелось. Могли бы Задеруйке и «спасибочко» сказать в тёмном месте.
Заступников-то много, а женихов нет. Задеруйка таковой заслон вокруг Ланки поставил:
– Кто надумает Ланку в жёны взять, тот пойдёт ко мне в крепость.
Если бы для себя одного, наверняка отыскалась бы отчаянная голова. В рай-то можно и послушником. Но как детей своих в крепости
Ланка и сама понимала, что краше в поле воробушком, чем в клетке соловушкой. Потому и не привечала никого, и не заманивала. Так и жила на земле – всем нужная, да никому не впору.
Вот тогда-то Иванова дорога и заверни в бойкую ту деревню.
Дело к ночи, а в конторе свет горит. «Дай, – думает Иван, – загляну на огонёк. Обспрошусь». Только ступил на крыльцо, дверь перед ним и раздалась на всю широту. И сошлись лицом к лицу на пороге государевой конторы вольный мастер Иван да крепостная девка Ланка.
– Ой, Господи! – от внезапности молвила она, видя перед собою парня статного, синеглазого. И, отступая, повторила: – Господи!
Озаривши её испуг долгой улыбкою, сказал Иван, как поздоровался:
– Вот ты какая – луговая ромашка! Не о твоей ли крепостной беде люди говорят?
Задеруйка рядом был. Ездивши повсюду, он уж встречал мастера Ивана. Оттого-то разом и благословил в уме ту дорогу, что привела Недолю на порог его конторы.
– Будь здрав, Иван Палыч! – вклинился он, как гудок, в песню. – Надолго ли к нам пожаловали?
– Моим временем дело командует, – ответил Иван, проходя в контору да всё оглядываясь на дверь, за которую упорхнула Ланка. – Куда моё дело повернётся, туда и я смотрю.
– Понятненько, – потёр ладошки Задеруйка. – Поспособствуем…
Всю ту ноченьку не спалось Кузьме Данилычу – бегал из угла в угол спаленки своей, прикидывал, как бы ловчее охомутать экоего прибыльного работника.
«Ничо, ничо, – думал он. – Уж коли наскочил мотылёк на уголёк, так не скоро теперь крылышки-то отростит. А мы тем временем путы вязать будем…»
В отличку от Задеруйки, что нередко бдел в бессонной жадности своей, Ивану не спалось впервые. Лежал он на сеновале, жевал соломинку да с ясным месяцем советовался, как ему, Ивану, порушить Ланкину крепость. Мастерством ли, хитростью, а может, и деньгами?… Так или иначе, а парень даже мыслить не пробовал, чтобы Ланку у Задеруйки оставить.
Думал Иван, думал и Задеруйка. Надумавшись вдосталь, сошлись и заговорили:
– Я те, Кузьма Данилыч, со всею душою строю дом, без единой для себя копейки, – сказал Иван, – а ты мне отдаёшь Ланку.
– Можно, – кивает Задеруйка, – всё можно. Да на всё есть своя цена, особливо когда денег не хватает. Мы ж в цене будем сходиться так: на тобою построенный дом я нахожу покупщика и честно при тебе
Иван только крякнул.
Выбрал он место по своему усмотрению, за берёзовой рощицей, на яру, у тихой речной заводи, и принялся за работу.
Пора идёт – дом поднимается. Парни деревенские, временем, подбегают к Ивану в тяжёлой работе подмогнуть.
Ничо, Задеруйка этому не противится, а всё думает, всё маракует, где бы ему покупщика столь хитрого отыскать, чтобы сумел прикопаться к Недолиной работе.
А Ланка ходит – жалко смотреть, да и мастеру Ивану, поди-ка, не легче. Только держится бойчее. А станет доску стругать, в разводах струганины то окат девичьего лица для него проявится, то в стружке оживёт завиток Ланкиных волос.
На деревянные кружева брал Иван рисунок опять же с Ланкиной красоты и, глядючи на работу, радовался. А Задеруйка, подмечая Ивановы радости, хихикал в кулачишко:
– Совсем спятил Иван! Только бы мне покупщика надёжного отыскать. А Недоля без Ланки что гриб без дождя – на корню засохнет. Останется при мне Ланка, останется и мастер. А дом неплохой получается…
Как-то была конторщику забота ехать в тайгу по закупам. Когда же он вернулся, то прямиком понужнул коней до Ивановой рощицы. Между деревьями колесить не стал – отпустил коней с приказчиком. Сам же трусцою побежал к новому дому. Вытрусивши к речной заводи, оторопел. Жарким морозом его продёрнуло! Стоит на яру Недолин дом, как редкий ларец на царской ладони.
Подумалось тут Кузьме Данилычу, что не его умением хомутать мастера Недолю, не его руками плести невод для этакой золотой рыбки!
А тут ещё Ланка, не видя за берёзами своего барина, прибежала Ивана проведать. И такая ли в ней радость, такое веселье струится, будто всё дело уже решено и не об чем больше тужить. Но всякий случай ждёт, когда его позовут.
Покуда Задеруйка на дом глядел – одно думал, отвернулся – отмахнулся, попёрся искать-добывать хитрого покупщика.
И нашёл… грех монашку прямо на исповеди.
Еремей Подкатун, которого Задеруйка решился сманить в покупщики, с малых годов жуликоватым был. Люди про таких говорят, что они у чёрта в горсти родятся. А ведь пеленал-то Еремея тот чёрт в ремки и грел-то его в навозе. А нынче?! Даже урядник Тараканов говорит об Еремее, заикаясь. А уездный прокурор кивает всякий раз в сторону Подкатуна:
– Вороний глаз! Этот пройдоха дерьма наклюётся, потужится и золотой снесёт.
Подкатуном Еремея не поп крестил: шибко был он круглый да короткий, чтобы по-другому-то его называть…