Таежная одиссея
Шрифт:
— Да вы что, ребята? Ночь ведь на дворе… Оставайтесь — места всем хватит, а по свету и тронетесь. И мне, старику, все ж веселей будет — уважьте старого, а то ведь и поговорить не с кем.
Как ни приятно было сидеть в тепле и как ни хотелось нам уважить радушного хозяина, но ночевка у него означала бы потерять целый день. а мы и так слишком медленно добирались до цели.
— Будем заходить в гости, старик, а "Сейчас некогда, — сказал ему па прощанье Димка.
Над Б. Уссуркой и тайгой светила луна, отодвигая вдаль мрак ночи. Мы сдвинули примерзшие к снегу нарты и снова зашагали по реке. Километра через полтора встретился совсем свежий след медведя. Он четко отпечатался на снегу и при свете луны просматривался почти до другого берега. Встреча в такие морозы с медведем означает, что он шатун, а потому голодный и дерзкий.
Лепехин говорил нам, что вплоть до Мельничного Б. Уссурка замерзла ровно и прочно, и мы шли не опасаясь провалиться. Скоро миновали остров и через час увидели на левом берегу скалу, обрывающуюся прямо в Б. Уссурку.
И устье и зимовье нашли быстро. Оно стояло в трехстах метрах от реки, на берегу ключа, защищенного от северного ветра.
— Отель «Услада», — сказал Димка, рассматривая потемневшую от времени бревенчатую полуземлянку с плоской крышей, присыпанной землей.
Внутри зимовье было тесновато, но все же просторней палатки. Сразу у двери стояла чугунная печка с проржавленной трубой, дальше за ней начинались деревянные нары, справа у стены пристроился небольшой столик из грубо оструганных досок. Маленькое окошко выходило в сторону обросшего наледью и, видимо, полноводного ключа.
На следующий день мороз заметно ослаб. Отправившись вверх по ключу, я удивился уйме заячьих следов, натоптанных по прибрежному тальнику. Зайцы набили в нем целые тропы, идущие во всех направлениях. Ключ действительно оказался полноводным, но долина его была неширокой. Стиснутый с обеих сторон сопками, он светлой аллеей пробирался между нависшими деревьями. По правому северному берегу стояла высокоствольная старая тайга, по левому, более отлогому, рос смешанный лес. Я прошел им километра три и на всем пути видел кабаньи следы и порои. Дикие свиньи держались здесь долго, привлеченные урожаем желудей.
Возвращался противоположной стороной ключа уже в сумерках. Раза три у меня из-под ног с оглушительным шумом вырывались рябчики, устроившиеся в снегу на ночлег. От неожиданности я каждый раз вздрагивал и хватался за винтовку. Подходя к зимовью, услышал выстрел, гулко раскатившийся в морозном воздухе.
Не успел я растопить печку, как пришел Сузев. На мой вопрос, кто стрелял, он ответил, что не знает. Результатом своей прогулки Сузев был доволен: он встретил следы рыси, но не это было самым приятным. Наши собаки, годные, по нашему убеждению, разве что искать белок да таскать нарты, проявили вдруг враждебную непримиримость к следам. Они злобно фыркали и порывались в погоню. С этим открытием наша задача облегчалась наполовину.
Я жарил па сковородке мясо, когда пришел Димка, Он был красным от мороза, с узкими щелочками глаз из-под опушенных инеем ресниц.
— Здорово, зверобои! — зашумел он, по-медвежьи ворочаясь возле стола. — Угостить вас свежиной? А?
Мы вопросительно посмотрели на него. Димка разделся, расстегнул карман рюкзака и вытащил оттуда что-то непонятное.
— Печенка! — сказал он. — Вкуснятина…
— Из какого зародыша ты ее вытащил? — спросил Сузев, рассматривая кусочек печени с мизинец величиной.
— Сам ты того… Это от полновесного подсвинка, жалко, что с остальными потрохами он убежал.
С Димкой случилась очередная история. Возвращаясь в зимовье, он наткнулся на лежку кабанов. Почувствовав неладное, звери вскочили и замерли. Димка, вскинув винтовку, выстрелил по первому попавшемуся на глаза кабану. Табун с шумом рассыпался в разные стороны. Вместе с ним убежал и кабан, в которого стрелял Моргунов, но почему-то завизжал подсвинок, находившийся в стороне. Удивленный, он пошел к тому месту и увидел убегавшего подсвинка и полосу крови по его следу. Димка мог поклясться, что не стрелял в него — он для верности даже вернулся туда, откуда выстрелил — подсвинок стоял далеко в стороне. Покрутив винтовку, он не заметил, чтобы ствол ее был кривым. Но факт оставался фактом: она стреляла черт-те как! Идя по следу, он метров через сто, возле высокой валежины, которую с трудом одолел раненый зверь, нашел в сгустках крови кусочек печени. Нимало не смущаясь, он забрал ее и пошел к зимовью.
— С паршивой овцы — хоть шерсти клок, — сказал Димка, бросая печень на сковородку.
За ужином мы съели этот «клок» живого кабана. Сузев долго хмыкал себе под нос и наконец сказал нам, что это самое необыкновенное приключение в его охотничьей жизни.
В тот вечер мы долго не ложились спать. Делали
петли на зайцев, спорили о технике отлова рысей, да и вообще все наши разговоры велись об этом звере. Жизнь дикой короткохвостой кошки была для нас загадкой. Все, что удержалось у нас в памяти из охотничьей литературы, не давало уверенности, что с этими знаниями можно поймать рысь. Наши сведения о ней были скудны и расплывчаты, в лучшем случае их хватило бы только на скупые комментарии к ее чучелу.
О применении ловушек нечего было и думать. Никто из нас не слышал, что подобным образом можно ловить рысь. Против ловушек было многое, и прежде всего то, что с наступлением белой тропы рыси оставляют оседлый образ жизни и начинают бродяжничать. К тому же рысь не норка, ее не удержишь дощатой дверцей-хлопушкой, да и ко всяким подачкам она относится с подозрением, предпочитая собственную добычу. Затею с ловушками мы отвергли. Оставалось одно: травить рысь собаками и вязать руками, прижав ее рогатками к земле. Правда, и здесь оставалось неясным одно обстоятельство: как быть, если собаки загонят рысь на дерево, не лезть же за ней следом и там, на сучках и ветках, устраивать борьбу. Мы решили, что в таких случаях будем сталкивать зверя на землю шестом, а дальше начнем действовать по обстоятельствам.
— Нас не вы-ы-да-дут длин-н-ные ноги… — прочувствованно исполнил Моргунов, предполагая одно из обстоятельств.
Стратегия охоты определилась — оставалось выяснить обстановку. Прежде всего, нам нужно было знать, сколько рысей проживает поблизости и на что мы можем рассчитывать. Мы не тешили себя надеждой: много их быть не могло. Зная, что зайцы являются легкой добычей рыси, мы решили искать следы зверя в местах обитания косых.
Утром я расставил петли в ближайшем тальнике и отправился с Димкой за его подранком. Подсвинка мы нашли в полукилометре от места, где Моргунов бросил его преследовать. Молодой кабанчик лежал уже мертвым. Пуля, вероятно, при рикошете от дерева вспорола ему живот и задела печень. Подсвинок был килограммов на пятьдесят, и мы полдня провозились с ним, пока притащили к зимовью.
Наспех перекусив, мы отправились на берег Б. Уссурки. Собак не взяли, так как уже убедились, что они способны своим лаем разогнать все живое на десять километров вокруг. Обогнув скалу, мы пошли левым берегом реки, намереваясь обследовать ближайший ключ, и нашли его километра через полтора. Он как-то незаметно за буреломом сливался с Б. Уссуркой, пробираясь по широкой тальниковой пади. Там я опять увидел заячьи следы: их было такое множество, словно зайцы сбегались сюда со всей тайги.
— Здесь у них танцплощадка, — сказал Димка, продираясь сквозь заросли.