Таежная одиссея
Шрифт:
Мы молчали — слишком жестоким был удар. Теперь мы понимали, почему наше золото разбегалось по краям сковороды. Судьба посмеялась над нами. Карьера золотоискателей была закончена.
И снова потянулись берега, плесы, перекаты. В поисках тихого течения нам приходилось переезжать от берега к берегу, и собаки вплавь следовали за нами. Иногда мы останавливались под развесистыми ветвями черемухи и прямо из лодки лакомились ее спелыми ягодами. Черемухи было много, она уже созрела и привлекала к себе не только нас, но и медведей: то и дело попадались свежие следы их усердной работы на деревьях.
К вечеру мы прошли половину пути и достигли кордона Русанова. Хозяин кордона, сорокалетний худой человек, работал наблюдателем метеостанции. Туберкулез вынудил ею пять лет назад покинуть город и переехать сюда. Болезнь отступила, но Русанову так полюбилась тайга, что ему не хотелось уезжать обратно. Он приобщился к охоте, развел пчел и ни в чем не терпел нужды. Вместе с ним на кордоне жила и его жена.
Все, кроме меня и Димки, знали Русанова, и между ними завязался оживленный разговор. В это время я, рассматривая местность, заметил, что на противоположном берегу у в Б. Уссурку впадает какой-то ключ, образуя большой тихий залив с несколькими рукавами. Залив зарос осокой и сплошь был покрыт круглыми листьями кувшинок; откуда снялся и перелетел на новое мест выводок кряковых уток, потом пронеслась стайка чирков. Я показал уток Димке, и мы, взяв два дробовика; самозарядный браунинг и бескурковку, поплыли к заливу. Казалось странным охотиться на уток в тайге, но в заливе действительно было несколько выводков. Наступила вечерняя зорька, и утки летели во всех направлениях,
В общей сложности мы распалили по уткам десятка два патронов, но не убили ни одной. Уже в темноте навстречу нам выплыл из осоки табунок кряковых. Глупые птицы, негромко переговариваясь, приблизились метров на пятнадцать. Грянул дружный залп, и четыре крякуши, перевернувшись, задергали лапами.
Торжественно вручив добычу жене Русанова, мы стали ожидать ужина Женщина принялась бойко теребить уток и вдруг тихо вскрикнула. Мы подошли к ней и увидели, что она что-то на них рассматривает.
— Пожирнеть бы им надо было еще, — грустно сказала она, показывая полосу желтой краски на утках.
Я с ужасом уставился на наши трофеи. Сомнений не было — мы перестреляли домашних уток.
3
К концу пятых суток мы наконец достигли устья Перевальной. Теперь до цели нашего маршрута оставалось не более двадцати километров. Ниже устья Перевальной, на правом берегу Б. Уссурки, стояла небольшая деревня Островная. В наших планах на будущее она должна была служить нам источником продовольствия и центром связи с внешним миром.
Речка Перевальная — Б. Уссурка в миниатюре с той лишь разницей, что на ней сразу же у устья наш путь преградил первый залом. Снесенные половодьем деревья громоздились друг на друга, и было страшно подойти к этой куче, под которой с угрожающим ревом кипела вода. Без взрывчатки нечего было и думать разобрать эту преграду раду. Тщательно исследовав залом, мы все же нашли место, где можно было устроить лазейку Сделав всего лишь один разрез, мы проделали проход для лодок.
Перевальная — это уже настоящая таежная глухомань. Ничто не напоминает здесь о человеке и только звериные тропы проходят по се берегам. Особенно красивы плесы реки. Заросшие по берегам черемухой, диким виноградом и орешником, они — благодатная дорога для охотника. На плёсы выходит всяческое зверье, и только наша нерасторопность не позволила нам заполевать дичь.
В середине шестого дня путешествия мы все же не убереглись, и половина нашего каравана ушла под воду. Сузев с Димкой то ли зазевались, то ли у них просто не хватило сил проскочить стремнину — только поток воды завернул нос их лодки и бросил на полузатопленное дерево, корень которого лежал на берегу. Лодку прижало к тому месту, где дерево уходило в реку, и начало заливать водой. Димка успел выскочить на дерево. Сузев же начал бестолково метаться по лодке, вспоминая бога и призывая нас на спасение. Утопили они только один котелок, но подмочили все, и мы изрядно помучились, пока выдернули лодку из-под лесины. Дальше решили не ехать, а, просушив вещи, ночевать на месте происшествия. Карабанов и Заяц не стали заниматься устройством лагеря и на оморочке уехали на охоту. Где-то уже перед заходом солнца километрах в двух от нас раздалось несколько выстрелов, спустя полчаса Заяц и Карабанов вернулись с убитым медведем. Косолапого они застали на черемухе, когда он, увлекшись ягодами, забыл об осторожности. Это был первый порядочный трофей за шесть дней пути.
За ужином я исподтишка наблюдал, как отнесется Димка к дегустации медвежьего мяса. Но Моргунова, видимо, не мучили никакие сомнения на этот счет. Он уплетал мясо так, как будто всю жизнь питался медвежатиной.
Ночью мне снился какой-то приятный сон, вдруг он оборвался и я почувствовал, как что-то жуткое заполнило все мое существо. Дикий, безумный хохот раздался над крышей палатки. У меня перехватило дыхание и холодной испариной покрылся лоб. Первым желанием было вскочить, но непонятное оцепенение сковало все тело. С одержимым неистовством над палаткой безумствовал филин. Фу, черт крючконосый! Напугал до полусмерти! Хохот, от которого бегали по телу мурашки, перешел в жалобный плач, такой скорбный, что сжалось сердце.
— У, мрачная птица, бесовское отродье! Хватит тебе испытывать мои нервы!
Я вылез из палатки, схватил ружье и выпалил в сторону хищника. Филин замолчал, а из палатки меня и поблагодарили и обругали. Оказалось, что никто не спал, кроме Карабанова.
И все же филин оставил нас ненадолго. Мало того: куда-то слетав, он привел с собой целую банду горластых разбойников, и они устроили нам такой концерт, что о сне нечего было и думать. На наши выстрелы они перестали обращать внимание: на мгновение умолкнув, они, приняв выстрел за оригинальную выходку собрата, разражались очередной порцией омерзительного смеха.
Никто из нас никогда не слыхал о подобных сборищах, но теперь я твердо знаю, что в какое-то время года филины собираются на свои шабаши.
Встали мы невыспавшимися и злыми и, уезжая, нарекли место своего ночлега «чертовым». Километра через четыре, преодолев последний и самый опасный залом, мы подплыли к нашей будущей базе.
На большой поляне на левом берегу реки стоял заброшенный барак, неизвестно кем и когда построенный. Он изрядно обветшал, но стекла в двух окнах были целы, дверь в порядке и больше чем наполовину сохранился пол. В стороне стояла полузавалившаяся землянка, служившая когда-то баней.
Ни Заяц, ни Карабанов не знали историю этого жилища, и мы могли строить на этот счет только догадки. Вокруг барака рос смешанный лес: крупные стволы маньчжурского ореха перемежались с еще более внушительными кедрами. В подлеске особенно много было лимонника и его краснеющие гроздья повсюду пламенели среди листвы. В том месте, где стояла баня. Перевальная делала крутой поворот, и здесь в нее впадал горный ключ. Метрах в пятидесяти по течению, за острой песчаной косой, находилась тихая старица реки, перебраться через которую можно было по упавшему старому кедру.