Таёжные рассказы
Шрифт:
На туманной реке
Над рекой серым покрывалом висел туман. Я с трудом провернул ключ в заржавевшем замке, столкнул лодку с берега. Темно-зеленая вода подхватила плоскодонку. Я тихо правил кормовым веслом, стараясь не касаться ольховых кустов, низко нависших над водой и покрытых в этот ранний час крупной блестящей росой.
Всплеск насторожил меня. Ясно: впереди лодка. Наверняка они ловят рыбу запрещенным способом:
Вот обозначилась лодка, привязанная к шесту. В лодке было двое: стоя на коленях, один быстро выбирал сеть, другой поправлял ее, складывая на борт. Это был старик с большой бородой. Он беззаботно попыхивал трубкой, будто сидел дома на завалинке и в руках у него не капроновая сеть, а изрядно поношенный полушубок, который надо подлатать. Зато молодой — высокий и широкоплечий — суетился, посматривал по сторонам, смахивал с лица пот, изредка прислушивался.
Увидели они меня, когда между нами оставалось не более десятка метров. Я слышал, как трубка старика гулко стукнула о дно лодки. Молодой рыбак быстро наклонился к шесту, стал распутывать мокрую цепь. Часть сети так и осталась в воде.
— Оставайтесь на месте! — сказал я. Молодой попытался выдернуть шест, у него ничего второпях не получалось.
— Еще раз повторяю: ни с места!
Я приподнялся, взял ружье, но неловко: равновесие нарушилось, лодка заходила подо мной. Ружье ударилось о борт. Прогрохотал выстрел. И тут же наши лодки стукнулись. Мне тоже пришлось ухватиться за шест.
Дед смотрел на меня серыми глазами, полными страха, а его напарник, неестественно взмахнув руками, свалился в воду.
— Ой, — закричал дед, — убили, убили Петьку!
Я осматривался кругом.
— Что же ты наделал, сатана, — простонал дед, — где ж это видано, чтобы за рыбешку человека губили?
— Никто его не убивал, — огрызнулся я.
— Что ж, по-твоему, я внука-то укокал? — тянул дед. «А вдруг и вправду патрон был не холостой»? — засомневался я. Выдернул из ствола латунную гильзу: нацарапанные гвоздем, на ней блестели две буквы — БД, что означало — без дроби. На душе сразу отлегло.
— Твой внук плавать умеет? — обратился я к деду.
— Неуж нет, а ныряет пуще того.
— Ну-ка, покличь его, да погромче.
— Чего зря насмехаться? Он теперь уж вон под теми камнями. Там и искать надо…
— Давай кричи, не стесняйся!
Дед крутнул головой, слабо крикнул: «Петюнька!» Слезы опять заблестели на его глазах.
— Ну, чего? — донесся из тумана басовитый молодой голос. — Здесь я, на берегу!
Дед передохнул облегченно. Теперь голос его набрал силу:
— Как же ты туда попал, сукин ты сын? Ить я думал — кончили тебя.
— Очень просто, нырнул, и все, — орал с берега внук. — А ружье-то вверх пальнуло.
Дед грузно сел на скамью, усы его шевельнула улыбка:
— Навроде бы покурить надоть…
Не спеша он поднял трубку, которая валялась у ног, выбил пепел о весло, засыпал нового табаку, чиркнул спичкой. С трубкой во рту дед опять стал прежним: будто сидит он на завалинке и ничего его не беспокоит — жизнь прожита, на душе спокойно, впереди — последнее, чего никак не минуешь…
Закончив курить, он покашлял, постучал трубкой о борт лодки, крикнул:
— Петька, ты еще под кустом?
— Ну, чего тебе еще? — отозвался тот.
— Давай-ка правь ко мне!
— Чего я там не видал — заберут, — пробубнил из-за тумана. Дед взглянул на меня. Я отрицательно покачал головой.
— Иди, иди, не разговаривай.
Забулькала вода. Вскоре около нас показалась русая голова и широченные Петькины плечи. Он стоял на дне реки, боязливо поглядывал на меня и медленно водил руками по воде, словно поглаживал ее.
— Ты что ж это, внучек: пакостили с тобой вместе, а как поприжало, так дед оставайся, а ты — пошел? Подходи ближе, я хоть раз тресну тебя веслом по башке-то…
Петька покорно зашагал. Старик ухватил его за ухо, подергал:
— А ну в лодку! Семнадцать годков, а трусости в тебе эвон сколько.
Я смотрел, как внук через корму молча забирался в лодку. Дед помогал ему.
— Ну, вот и все. Теперь наказывай нас, — старик повернулся ко мне, — а может, простишь? Страху-то и так уж натерпелись.
— Не могу, — сказал я, — сеть переложите ко мне.
— Ну и ладно, и избавь нас от соблазна, — ворчал дед, перебрасывая сеть в мою лодку. — Да все он, балабон: пристал, поедем, поедем, молодость вспомнишь. А оно вон как вышло: не пришлось вспомнить ее, молодость-то. Ну, будь здоров. Уж не обессудь…
Лесная музыка
На вырубке я услышал странный звук. Он длился недолго. Но после короткого перерыва повторился — отчетливо и мелодично. Похоже было, что звучит струна, самая толстая — виолончели или контрабаса. Я стал пробираться осинником, березняком. С каждым шагом подходил все ближе и ближе к этим загадочным звукам, каких мне никогда не приходилось слышать в лесу. «Бин-н-ннь», — неслось ко мне все звонче и яснее…
Может быть, это какая-нибудь редкая птица? Я тихонько раздвинул толстые стебли иван-чая и замер. На поляне лежала сломанная бурей сосна. Из травы торчал толстый пень с длинными тонкими сколами, наподобие пластин. Около пня стояла огромная медведица и оттягивала на себя сосновую пластину. Рядом на траве сидел медвежонок и внимательно следил за действиями матери. Но вот она резко отдернула лапу, и вновь зазвучало густым тембром: «бин-н-ннь».
Я неловко переступил с ноги на ногу, и что-то хрустнуло под ботинком. Медведица насторожилась, покрутила головой, обнюхивая воздух, опустилась на все четыре лапы и, подталкивая детеныша носом, погнала его перед собой. Через полминуты они скрылись в густом осиннике.
Я был крайне недоволен своей неосторожностью. Игра медведицы только начиналась. А каким же должен быть конец? Его-то мне обязательно хотелось понаблюдать. Выбравшись из вырубки на дорогу, весь обратный путь я думал о медведице с медвежонком. Далеко ли они уйдут от места развлечения и через сколько дней вновь вернутся к сломанной сосне? Удастся ли мне еще хоть раз увидеть их за таким странным занятием?