Таежный бродяга
Шрифт:
С этого момента я вынужден был вести унылую нищенскую жизнь — приберегая и учитывая каждую копейку.
Вот так я и дотянул — в унынии — до дня нашей встречи с Ириной. Она сказала:
— Пока — все хорошо. Стихи одобрены, подписаны в печать — и уже в наборе. Я запланировала их на воскресный номер. Ну, а дальнейшее зависит не от меня; материалами, сданными в набор, распоряжается секретариат… Да вы это и сами знаете, что мне вас учить!
— Конечно, — проговорил я, — знаю. Воскресный номер, это ведь — завтра?
— Ну, да. Подождем, посмотрим. Надеюсь, никаких сюрпризов не будет.
— Я тоже надеюсь. Хотя… Должен сказать, что сюрпризы — это моя специальность. Они на меня валятся всю жизнь. Беспрерывно. И нет мне от них отдыха…
— Но если так, вы счастливый человек!
— Как сказать, — усмехнулся я, — как сказать. Если бы сюрпризы были добрые…
— Все равно. Неужели вы не понимаете — а еще романтик?! Ведь самое страшное, по-моему, жить монотонно, скучно; без сильных страстей, без перемен и неожиданностей.
И опять я — сквозь табачный дым — уловил текучий и странный блеск ее глаз.
Она курила, облокотясь о стол, держа папироску в кончиках пальцев. А я не курил! Не мог. Не имел папирос. В кармане у меня, правда, была насыпана махорка — мелко нарезанные, вонючие, табачные корешки. Это был самый дешевый сорт табака. Самый плебейский! И демонстрировать его перед работниками газеты я сейчас не хотел. И был прав, по-своему. Для приезжего москвича, столичного поэта, такая деталь была бы весьма странной.
Я страдал и томился. Но и попросить у нее папироску я тоже не решался; безотчетно стеснялся чего-то. Ах, как портит нас нищета, как она нас приземляет! Что бы мы ни делали и ни говорили, мы не можем о ней забыть ни на миг. Невольно впадаем в фальшь, переполняемся комплексами, перестаем воспринимать вещи просто…
Дверь кабинета растворилась: заглянул, поблескивая очками, Лева. Он был теперь подтянут, деловит — и ничем не напоминал того, вчерашнего, выпивоху и ерника.
Он тоже — курил! Какую-то сладкую сигарету. И небрежно посасывая ее, улыбнулся, стоя в дверях:
— Ирина, вы чего тут застряли? Перерыв! Я в буфет бегу… Занимать для вас очередь?
Меня Лева словно бы и не узнал. Кивнул мне вежливо и суховато и больше уже не смотрел в мою сторону.
— Займите, — сказала Ирина. — Это очень мило, что вы так заботливы.
И потом — поворачиваясь ко мне:
— Пойдемте с нами, а? Вы ведь никуда не торопитесь?
— Вот как раз — тороплюсь, — возразил я. — Занят, понимаете ли. — И поднялся поспешно. — Благодарю. Как-нибудь потом.
В коридоре я простился с ними и пошагал к выходу. — Но вдруг Ирина окликнула меня. И подойдя вплотную, проговорила, понижая голос:
— Ну, а вечером — вы тоже заняты?
— Да вроде бы нет…
— Тогда приходите ко мне ужинать.
— Не знаю, — забормотал я, — стоит ли? Как-то неловко… При чем здесь ужин?
— Как, то есть, при чем? — сказала она, внимательно разглядывая меня. — Ужин — дело хорошее… Посидим, поболтаем, проведем вечер… Договорились?
— Н — ну что ж, — сказал я, — ладно.
Она сейчас же извлекла из сумочки блокнот — что-то чиркнула там. И протянула мне вырванную страницу:
— Вот адрес. Значит, к девяти… Буду ждать!
Дом, в котором жила Ирина, был велик и напоминал муравейник; тут были длинные, путаные коридоры, множество дверей и беспрерывно снующие повсюду люди.
— Шумное у вас, Ирочка, жилище, — сказал я ей. — За одной дверью поют, за другой плачут. А где-то, слышно, целый оркестр грохочет.
— Так ведь это же — актерское общежитие, — пояснила она с улыбкой. — У меня муж — артист. Работает в городском драмтеатре. Ну и вот… Публика, конечно, здесь своеобразная.
Я сразу уловил, отметил слово «муж». И оно меня задело вдруг — ужалило болезненно… Почему?
И тут же я сказал себе мысленно: осторожно! Без глупостей! Не начинай новой истории, хватит с тебя старых… Думай об ужине — и забудь обо всем другом.
Ирина ввела меня в столовую. И я действительно отвлекся, забыл обо всем; увидел накрытый стол. Он был хорошо накрыт, обильно, — сплошь уставлен бутылками и блюдами…
— Сейчас, между прочим, я одна, — продолжала Ирина. — Муж в отъезде, на гастролях. И детей тоже нет — они в деревне. Так что вся семья в разгоне!
— Так у вас еще — и дети?
— А как же. Двое!
— Поздравляю, — пробормотал я кисло.
— Мерси. Но с чем же тут поздравлять? С хлопотами? Я порою так устаю, не знаю, куда деваться… А впрочем, что — об этом! Давайте-ка ужинать.
Мы уселись. И поднимая стопку, Ирина сказала:
— Ну, за вас! За ваши успехи! За то, чтобы вы все-таки нашли то, что ищете…
Ужин затянулся надолго. Потом — уже поздней ночью — мы сидели на низкой тахте, слушали музыку. Из патефонной коробки сочился тягучий хриповатый блюз. И от тихих ритмов его, и от выпитого, и от близости женщины — у меня медленно начала кружиться голова.
Осторожно, без глупостей, — предупреждал я себя заранее, еще с вечера… Но какое уж тут — осторожно! Был я молод и глуп, и сильно захмелел на этот раз. Ирина сидела рядом, почти касаясь меня плечом. Я, помедлив, положил руку на ее плечо. Еще подождал. И резким движением привлек ее к себе.
— Не надо, — проговорила она слабым голосом. — Зачем? Это все ведь для меня — не просто… Я не девочка; у меня семья. Тут через многое нужно переступить… Ах, я, наверное, кажусь тебе типичной провинциалкой!