Таёжный перегон
Шрифт:
– Это Элэмэс. Не понравилось ему такое обращение, – переступив с ноги на ногу, сказал подошедший Костя. – Элэмэс – по-нашему значит «пестрый». Характер свой показал. Вон, мужики, посмотрите, – кивнул он на городьбу, к которой прижимались лошади, стоявшие дальше, – тот самый Серый, о котором я вам говорил. Его сейчас, правда, плохо стало видно – молодой загородил. Да вон он, серой масти, – видя, что Антон не понял, о ком он говорит, снова показал Костя. – Их тут трое похожих. Ну, я вижу, ты усек. А этот самый рыжий, который его закрыл и сильнее всех трясется от страха, никогда еще не работал, и имени у него нет. Его нужно учить. Я думаю, из него хороший конь получится, видите, какой он крупный и сильный. Таких у нас немного, в основном все низкорослые.
Стас, ловивший каждое слово коневодов, очень удивился:
– Что, вы знаете всех лошадей или на ходу придумываете?
В ответ Костя только улыбнулся, а потом стал называть по именам. В эту минуту Стас вдруг подумал, что коневоды настоящие профессионалы, постигшие все тонкости своей работы, а он, городской житель, о селе ничего не знает. В душе даже порадовался, что вырвался из привычного круга общения. Не попади он сюда, не увидел бы другую – совсем незнакомую ему жизнь, которой жили эти ребята.
– Вот Шестёрка, Маган, Булат, Сокол, – показывал коневод, попутно рассказывая о каждой, – а это Тойон. О нем особый разговор.
С такой мощью, силой и красотой, которая была у лошадей, Роман тоже встретился впервые, поэтому, кроме восхищения, на ум ничего не приходило. Слушая разговор ребят, он тихо стоял в стороне, но после Костиных слов не выдержал:
– И как только вы их отличаете? Для меня они все на одну морду, а тем более сейчас, когда они так скучились. Если честно, у некоторых я и морды-то не вижу.
Коневоды переглянулись и, ничего не ответив, засмеялись. Переговариваясь по-якутски, они с сожалением смотрели на своих подопечных, которых передавали в ненадежные руки. Теперь от этих молодых ребят зависело, увидят ли лошадей осенью, когда их должны будут пригнать назад.
– Скоро и вы будете всех знать не хуже Кости и Августа, – сказал Антон, понявший, что от увиденного ребята еще не пришли в себя. – Когда целыми днями с ними занимаешься, не захочешь – запомнишь. Это на первый взгляд они, как близнецы-братья, похожи друг на друга, а присмотришься – ничего общего. В прошлом году я так же, как вы, сначала их путал, а потом даже знал, кто чем дышит. Кони, как люди, все со своим характером: один покладистый, другой упрямый, а третий ленивый. Хорошо бы их сразу понять, вот только как разобраться? По-моему, в этом главная проблема. А когда поймешь, лошадиную энергию можно направить на пользу общему делу.
Такие мысли стали одолевать Антона после первого знакомства с лошадьми, когда его, молодого специалиста, первый раз отправили помогать перегонять лошадей к месту полевых работ.
«Может, я сгустил краски, но в целом все правильно. Надо, чтобы мужиков это взяло за сердце, тогда быстрее разберутся что к чему».
– Ну что, Антон, как лошадки? – видя, что тот задумался, спросил Костя. – Нравятся? Для вас мы подобрали самых лучших. Откровенно говоря, ваш начальник всех достал.
В душе Антон улыбнулся, подумав, сколько сил приложил Дубовик, чтобы получить этих «самых лучших» лошадей.
– Да с виду вроде все нормальные, – глядя Косте в глаза, сказал он удовлетворенно, – только сильно дикие. А вот старик мне совсем не приглянулся, забыл, как его звать. Какой-то он весь доходной, больно изработанный. Боюсь, как бы не сдох по дороге. Его надо заменить.
«Под шумок он хочет нам подсунуть неликвид. Небось думает, что эти городские олухи ничего не поймут, а тем более сейчас, когда пребывают на седьмом небе от счастья. Нет, дорогой, мы не лыком шиты. Это магаданцам ты мог втирать очки – этот номер у тебя не пройдет».
Вдали от человеческого жилья больных животных надо как-то лечить, а если ты не ветеринар, могут возникнуть проблемы. В итоге пострадают все.
– Что ты, что ты, – замахал руками Костя, – Атара еще нас с тобой переживет, это очень хороший и сильный конь.
– Как знать. У Дубовика на всё своё мнение. Его на мякине не проведёшь.
Глава 3
Геолог Дубовик
Всю долгую зиму красный столбик термометра будто остановился возле отметки минус пятьдесят, и город потонул в густом морозном тумане. Сквозь молочную пелену еле пробивался белый диск солнца, низко повисшего над горизонтом. Косые лучи едва касались промерзшей земли и, не согрев, затухали в сумерках короткого зимнего дня. Старожилы говорили, что раньше было теплей и морозы переносились легче, однако местная газета этого не подтверждала. Казалось, жгучим морозам не будет конца, но незаметно потеплело, туманы растянуло. По утрам небо еще закрывала легкая морозная дымка, но через нее уже просвечивало оранжевое солнце. Первыми дыхание весны почувствовали городские воробьи. Радуясь новому дню и приближению долгожданного тепла, они громко галдели, будто хотели перекричать друг друга.
В это время в экспедиции начиналась обычная суета: на полевые работы собирались геофизики. Им не нужны были ни коренные обнажения, радовавшие геологов-съемщиков и стратиграфов, ни многочисленные пробы – их заменяли приборы, которые чувствовали то, чего никто не мог увидеть глазами. После отъезда геофизиков в коридорах экспедиции ненадолго становилось свободней и тише. А когда лучи весеннего солнца пригревали все ласковей и возле универмага, как первые грачи, прилетевшие с юга, появлялись не по сезону загорелые дяди с ранними цветами, экспедицию начинало трясти. В это время она напоминала потревоженный муравейник. Это весна звала геологов в поля.
В течение рабочего дня все пути геологов пересекались в дальнем закутке на лестничной клетке. Здесь собирались на нескончаемые перекуры, бегали и суетились, попутно решая вопросы со снаряжением и рабочими, утрясали с геологическим заданием и транспортом. А когда разговоры достигали наивысшего накала и дым от выкуренных сигарет, висевший сизым облаком, медленно растекался по всему коридору, проникая в рабочие кабинеты, выскакивал кто-нибудь из женской половины и, пытаясь перекричать говоривших, просил немедленно прекратить безобразие. Ненадолго устанавливалась тишина, но через короткое время появлялись те же лица. Больше всего говорили о полевых буднях и предстоящей работе. Кто-то с юмором рассказывал о толстом, как бревно, таймене, которого удалось вытащить на берег какого-то неведомого притока горной реки. А кто-то делился своим богатым опытом работы со студентами-практикантами…
В этом котле постоянно «варился» Александр Дубовик – высокий, по-спортивному подтянутый, крепко сложенный молодой мужчина лет тридцати – тридцати пяти. В чертах его лица угадывалась неординарность, упрямство и решительность, а нос горбинкой придавал его внешности мужественный облик. В последние годы он рано выезжал в поле, поэтому забот, не дававших жить спокойно, хватило бы на многих.
На долю Дубовика ежегодно выпадал перегон лошадей к месту полевых работ геологоразведочной партии. Работа с одичавшими за зиму животными, каких обычно получали геологи, требовала особой сноровки. Этого не преподавали ни в университете, ни в каком-то другом учебном заведении, поэтому до всего приходилось доходить самому. Дубовик был неплохим психологом и дипломатом, благодаря чему находил «ключик» как к рядовому коневоду, так и к заслуженному председателю совхоза или всеми уважаемому зоотехнику. Без этого можно было потерять драгоценное время и вместо сильных коней получить дохлых кляч, которые упадут по дороге или не смогут работать в поле. Взятых животных надо было приручить и подчинить своей воле. В каждом из них была спрятана огромная сила, которая, как взведенная пружина, только ждала момента, чтобы вырваться наружу. Дикари всячески сопротивлялись, не желая уступать ни в чем. Приходилось ломать их характер, привычки – заставлять делать то, чего они не хотели.