Шрифт:
Шел по старым трехдневным следам хозяйки с самого рассвета уже четвертый час. Шел, почти не таясь, открыто. Аккуратно обходя суметы и запорошенные валежины. Широкие, наново обшитые камусом лыжи легко скользили по снегу, уже успевшему порядком просесть и подплавиться на жарком солнце. Легкий морозец только приятно холодил разгоряченное лицо. От того и на душе все было ровно да спокойно. Только б не ушла, голуба, совсем за дальний перевал, а так-то он ее все равно вытропит. А там, глядишь, и прищучит, бог даст, если нигде сам дуру не сваляет.
Давно пора передохнуть чуток, перехватить чего под горячий чаек. Перед выходом с зимовья как раз заварил с пахучими травками. Но неугасающий азарт все тянул и тянул его вперед: «Ну, неужели так нигде ничего толком и не пошамкала, горемычная? Так, одним косым да скунсом, задохликом и успокоилась? Да быть того не может!.. Да не должно такого быть! В этом-то году – грех жаловаться. Всякой тебе копытной твари, считай, – в достатке».
Поднялся на лысый покатый взлобок, поглядел вдаль, щурясь от ярких солнечных лучей. Следы молодой тигрицы уверенно вильнули с чистого на сторону. Дальше потянула в сумрачную широколиственную урему, густо увитую лианами. «Да, все ж таки, точно, профурсетка малая, чего-то причуяла! А ну-ка, глянем...»
Не успел проскочить и пары сотен метров, как наткнулся на место звериной охоты. Постоял с минуту, отдышался. Обтер мокроту со лба да принялся неспешно и обстоятельно разбирать записанную картину.
К двум отдыхавшим на лежке изюбрям тигрица подобралась по замерзшему руслу ручья под прикрытием крутого берега. Долго, видать, лежала за толстым стволом поваленного ильма. Снег здесь основательно подтаял и даже взялся прочной гладкой коркой. Потом поползла на брюхе, осторожно скрадывая жертву. К нападению готовилась тщательно. Задние толчковые лапы четко пропечатались на утрамбованном пузом снегу. Выбрав самку, настигла ее в два громадных, почти пятиметровых прыжка, но мгновенно удавить не смогла. По обломанным кустам, оборванным лианам было видно, что обреченная изюбриха, в последний момент все-таки успевшая сорваться с лежки, тащила ее на себе еще метров пятнадцать, пока не упала, совершенно обессилев. Дальше уже тигрица понесла в зубах пойманную добычу. В самой теснине густорастущего подлеска полезла с тяжелой стокилограммовой ношей через примерзшую к земле колодину. Застряла. Рванула так, что колодину эту легко с места сдвинула. Только и остались висеть на торчащих в разные стороны сучьях большие ошметки изюбриного бока.
Продолжая тропить по широкому и глубокому волоку, метров через триста вышел, подняв на крыло шумную воронью стаю, к плотно выбитой, вытоптанной поляне, усыпанной обрывками шерсти, обломками костей, густо усеянной уже потемневшими кровавыми сгустками. «Долго же ты тут трапезничала, умелица! – подумалось, когда оглядел почти ополовиненную изюбрячью тушу. – Уж никак не меньше двух-трех дней. Вон какие кучи дерьма-то навалила! Да и немудрено... Считай, что два пудочка с лихвой со стегна [1] да с лена [2] отчихвостила... Но ушла, однако, не так давно. Скорее всего – по ночи... Воронье еще, по всему видно, только-только себе халяву надыбало...»
1
Стегно – бедро, ляжка у изюбря, лошади и т. д. (мест. охот. жарг.).
2
Лен – шейная часть хребтины у изюбря, лошади и т. д.(мест. охот. жарг.).
Вот теперь уже можно было и с чистой совестью чайку похлебать. Теперь уже, точно, любая спешка только во вред пойдет. Теперь чем прочнее облежится, голуба сытая, тем легче к ней будет на верный выстрел подобраться. Ну, а где она кемарить настропалится – так это, считай, дело для него известное. Далеко-то с полной утробушкой никак не потащится. Или в какой недалекой буреломине или на отстоях [3] на солнопеке [4] наверняка устроится набитое пузо греть.
3
Отстой – недоступное место на скальном уступе (мест. охот. жарг.).
4
Солнопек – южный склон сопки (мест. жарг.).Солнопек – южный склон сопки (мест. жарг.).
Присмотрев поблизости толстую валежину, распустил на ней прихваченный из дома туесок с нехитрой снедью. Нацедил в кружку чая до самых краев. Хлебанул обильно, так, что заныли от горячего прихваченные морозцем зубы, а через мгновенье и внутри все жаром рассвело, и как-то незаметно для себя свернул в мыслях к прошлому. И даже услышал как будто оттуда далекий знакомый собачий лай. Без малого уж десять лет прошло, а вот припомнилось...
Промысловый сезон уже к концу катил. Еще пару недель – и пора было бы совсем сбираться, капканы подвешивать [5] . Годок тот неплохим выдался. Соболей, правда, маловато, но побелковал [6] с Комою, своим трехгодовалым башковитым кобельком, урясно. И местной – пропасть, и переходная [7] попозже валом пошла. И колонка – почти под каждым вторым очепом [8] . Да и норку по ручью без избытка, конечно, но брал-таки. И харзу – случалось. А когда и добрую выдру. В общем, все бы хорошо, да приперлась на угодье старая немощная тигрица. Повадилась, стерва наглая, тягать мелочь из капканов да кулемок. Что ни день – то больше и больше, пока совсем, вражина, с путика не выжила. Уже совсем мандражно стало – вот-вот нос носом стукнешься.
5
Подвешивать капканы – после окончания промыслового сезона основная часть капканов оставляется охотниками прямо на местах промысла.
6
Белковать – охотиться на белок (охотн.).
7
Переходная белка – в определенных кормовых условиях белка совершает массовые миграции.
8
Очеп – подъемник для капканов. (охот. жарг.).
Забросил все к чертям. С зимовья – ни на шаг. Так только – по дрова да по воду. Думал – почудит да уйдет. А чего ей пастись-то, когда больше ничего в пустые капканы не лезет. Она ж, тварюга, всю, как ни есть, живность вокруг распугала. Даже приваду мерзлую вчистую подмела... А не тут-то было. Пошаталась, тварь, по голому путику да к зимовью и приползла. Решила, видно, Кому изловить. Она же его давно заприметила, хоть и уже с другого дня, как только на участке появилась, с собою его больше ни разу не брал. Запирал, уходя, в зимовье на замок. Отродясь псов в хату не пускал. Еще не хватало в человечьем жилье да псиною чухаться. А теперь пришлось. Ну куда ж его, гаденыша, денешь-то при такой прорухе?..
И до того, скотина подлая, со временем плотно обложила, что и сам уже теперь боялся за дверь носа высунуть. И пару шагов от порога не отойдешь, как непременно на ее свежие следы натыкнешся. Так уже и по нужде на двор перестал заглядывать. Сцепя зубы, на ведро в углу ходил. Через неделю какую так с Комой в хате насвинячили, что не продыхнуть стало. А что делать-то? На глаза, изверь полосатая, совсем не кажется. Да и что ты там в одном окошке-то малом углядишь? А и углядишь, повезет, все равно по-верному ее не выцелишь. Так и метался с угла в угол, пока злость в конец не разобрала: «Врешь, падла пархатая! Шиш да кумыш тебе! Накось – выкуси! Ничего тебе здесь не обломится!»
Выскочил на мороз, как ошпаренный, и давай палить по кустам почем зря. Вроде примерещилось, что мельканул-таки рыжеватый бок в чапыжнике. Пока охолонился, в себя пришел – всего пара-тройка патронов-то и осталась. Да и то не в обойме – в кармане россыпью. Почти все попусту, считай, по полной глупости, и извел. Стал, опомнясь, их в пустую обойму пихать – так корявки дрожмя бьет, совсем не сгинаются. Поронял и давай в снегу шариться. А поднял глаза и обомлел. Стоит как раз бестия шальная совсем в другой стороне, в пяти шагах от крыльца, да, озлобясь, молотит хвостом и щерится. Вскинулся. Выстрелил. Только раз и успел. И пропала начисто! Словно и не было ее вовсе. Одно слово – привиделась! Подбежал, обглядел все кругом. Ни одного пятнышка на снегу! Ни единого! Аж в кишках запилило от обиды и немощи: «Вот же дрянь, твою мать! Как же угораздило с пяти-то шагов спуделять? Как же так жалко обмишурился?!»