Таежный спрут
Шрифт:
Острые камни не давали подойти к воде. Пришлось взять правее. Насилу втиснувшись между загромождающими падь ощепинами, я выбрала удобное местечко и села на корточки. Ручеек, прозрачный, как хрусталик, в полметра глубиной, бежал по искрящимся окатышам. Напившись, я углубилась в созерцание своего отражения. Хорошего мало – это очевидно. Картинка в серебрящейся воде довольно непритягательная. Дина Александровна как зеркало русского идиотизма. Замарашка, волосяной покров всклокочен, глаза по рублю. На челе – кризис переходного возраста и все его издержки, блеск. Занавес.
Минут пять я отмывалась, давясь слезами. Потом медленно побрела вдоль ручья и под бурым валуном совершенно неожиданно нашла свою сумку.
Сначала
Новый щелчок в памяти. Некто… Я нагнулась, подняла сумку, а разогнувшись, еще раз внимательно обозрела откос. Интуиция на месте: я увидела то, что подсознательно готовилась увидеть. Метрах в тридцати по откосу, между ручьем и обрывом, в кустах лежала черная бесформенная масса, из которой недвусмысленно торчала нога.
Память со скрипом провернулась. Стало ясно и до боли жутко.
Он лежал на боку, одна нога под себя, другая вдоль туловища. На голове – удлиненная «менингитка-балаклавка» с прорезями для глаз. Сам в облегающем трико грязно-серого цвета. Под рукой валялось оружие – миниатюрный и хрупкий на вид пистолет-пулемет с длинным рожком (такие штуки называют «Кипарисами», это мы проходили). Парень мертвый, причем, исходя из степени усохшести кровяного пятна на «менингитке», мертвый давно.
Я положила «Кипарис» в сумку, немного понервничала и села на колени. Затем взялась двумя пальчиками за край маски и оттянула ее на лоб. Не-е, не знакома с данным экземпляром…
Но точно брат по разуму. Не чужак из какой-нибудь тарелки. Глаза широко распахнуты и пронзительно смотрят на мой живот, который, уловив импульс из мозга, стал нехорошо урчать. Лицом покойник напоминал азиата – китайца-нечистокровку или башкира, или, может быть, таджика. Разрез глаз не совсем косой. Губы пухленькие, кожа гладкая (еще не бреется, но не мальчик). Лицо как лицо, кабы не глаза. От бесцветных, широко раскрытых глаз нестерпимо несло холодом.
Я не занималась по программе психологической устойчивости для спецназа – не увлекалась посещением моргов с целью наблюдения за вскрытием; не убивала живого зайца ударом головы о дерево, не привязывала его за задние ноги, не отрезала голову и не пила хлынувшую кровь; не наносила сознательно ранений живому существу – лишь затем, чтобы привыкнуть. Но кое-что повидала. Я встала и отошла – хватит. Каким бы ни был он ловкачом, а спланировать не смог. Приземлился на ноги, но по инерции продолжил движение, сделал сальто и влетел башкой в удачно подвернувшийся валун посреди кустарника. Соверши я за ним аналогичный пируэт, нас бы стало двое.
На осмысление ситуации требовалось время. И убежище. Я ушла с открытого места, спряталась под разлапистую елочку в стороне от звенящего ручья и надолго задумалась.
Бунт на лесоповале – штука, конечно, неприятная. Но ничего поразительного, учитывая, что влипание в неприятности – мой конек. Мы куда-то летели, летели… А только прилетели, сразу сели. Группу окружили. Совершенно очевидно – группу не могли ждать. Никто не знал, что мы здесь сядем. Даже пилоты, лишь во время полета принявшие решение садиться на здешней площадке. На дальнейший полет у них не хватило бы горючего. Но кто тогда эти парни в черном, действующие столь бесцеремонно? Почему так долго продолжалась стрельба? Охранники Морозова не могли обороняться всерьез – их от силы пятеро, и весь свой боезапас они извели на китайцев. Против здешних парней они могли идти лишь с голыми руками. Неужто пошли?.. Куда подевалась делегация? Где Виталька Овсянников, где Верка? Где все?!!
И что, в конце концов, находится над обрывом? Не пора ли побороть свою трусость и принять решение?
Новая одиссея началась с тщательной обработки кожи репеллентом. Он нашелся в сумочке под нательным бельем. Вероятно, я издавала потрясающую вонь: офонаревшие пискуны драпали от меня, как от проказы. Даже рыхлые вафельки из братской Америки, которые я жадно впихивала в себя и запивала водой из ладошки, обрели странноватый вкус: такое ощущение, что их неделю отмачивали в дихлофосе.
Чувство голода осталось – я женщина худая, но не резиновая. А гуманитарная помощь, между нами говоря, – это сущее надувательство. Зла не хватает. Можно, конечно, попробовать попки черных муравьев – их тут ползало видимо-невидимо (кто ел, тот не умер), или погрызть что-нибудь из местного альпинария, но на такие подвиги я еще не решилась. Рано.
Автомат лежал на самом верху в сумочке. Я представляла, что такое огнестрельное оружие (а однажды даже пользовалась, убила человека и спасла Туманову жизнь, за что он на меня наорал). Главное – не забыть передернуть и наставить на врага. А куда нажать, мы найдем.
Было одиннадцать двадцать утра. Третье июля. Тот же год. Пятница. От Рождества Христова.
Я лежала на склоне, укрытая дикой розой, и безмерно удивлялась. Готова присягнуть – с воздуха просматривались только вертолетная площадка и часть дороги от моста к зданию. Мост находился севернее – метрах в двухстах: неприметная вогнутая лента соединяла склоны ущелья. А с моей стороны ближайшим объектом была вертолетная площадка – именно так я расценила наличие ровного, увитого с севера и юга каменной городьбой участка метров двадцати в диаметре. Никакие вертолеты там не стояли. За уступом продолжалась гора. От зелени рябило в глазах. Кое-где на залысинах пород проступали черно-серые, возможно, графитовые вкрапления. А под горой, сливаясь с каменными горбатинами, свободными от леса, стоял дом. На заднем фоне еще какие-то строения, сараюшки, приземистый барак, примыкающий к задней части дома, а другим концом как бы врезающийся в гору. Но именно тот, первый, привлек мое внимание. Он был необычен. Напоминал два толстых блина, снабженных по ободу оконцами-иллюминаторами. А нижняя часть – раздувшуюся грибную ножку, в которой выделялось крыльцо и входная дверь. С улицы наверх вела выгнутая лестница с деревянными перилами. При внимательном рассмотрении я обнаружила, что не только перила, но и сама ротонда выполнена из какой-то ценной древесной породы, а округлость ее форм – не более чем забавная иллюзия, игра тени: фактически обшивка наружной стены представляла собой череду ортогональных сегментов – многоугольник, похожий на гигантский граненый стакан, обрубленный сверху и снизу.
Территория казалась вымершей. Я долго лежала и всматривалась в овальные окна, подернутые серой мглой. Положительно, за ними никто не жил. По крайней мере, сегодня.
Геометрия пространства стала искажаться, принимая вытянутые формы. Заболела голова. Не было смысла вылеживаться и ждать у моря погоды. Имелись два варианта. Первый: обойти стороной подозрительные сооружения и податься на мост; и второй: пошариться по округе – а вдруг чего найду? Первый имел отношение к борьбе за выживаемость, второй – к женскому любопытству. Немного поразмыслив, я решила их совместить. Убралась из кустов, перелезла городьбу и направилась к дому.