Таежный спрут
Шрифт:
В глазенках заблестели слезы.
– Нет, Туманов, не лупит. Никогда не лупит. Всё обещает и не соберется. Он меня просто не любит. А вообще он дядька неплохой, его на работе уважают, соседи дурного не скажут… Вот только когда нажрется, становится дурак дураком и слов своих не держит, и орет на меня, как дехканин на ишака…
– Когда я пьян, а пьян всегда я… – задумчиво протянул Туманов. – Ничем не могу помочь твоему горю, дочка. Извини. Для киднеппинга я староват.
– Ты – староват? – Алиса скорчила уморительную мордашку.
Он рассмеялся.
– Выйду из тюрьмы совсем горбатенький. Ну все, прощай, Алиса.
«Уазик» уже содрогался. Горе-туристы выбирались из салона. Мужики матерились, бабы нервно хихикали.
– А Ленка говорила, тут озеро под домом… – донесся писк брюнетки. – И ущелье как бы в стороне, а оно вот, рядом…
– Почему нас не встречают? – стал ругаться болезненно тощий Сынулин.
– А ты что, звезда эстрады, встречать тебя? – похохатывая, сказала блондинка. – Утрись, дорогуша.
Сынулин ответил грубостью. В том плане, что Надежда и сама не ярчайшая звезда в созвездии (что было совершенно правильно). Блондинка не осталась в долгу. Разгорелась полемика.
– Ладно, пойду я… – Алиса вздохнула и выбралась из машины.
– Счастливо тебе.
Оставшись один, Туманов закурил. Стал смотреть в окно. Красота природы, сотворившая из клочка Енисейского кряжа необычайное чудо, завораживала. Освещенные солнцем шапки леса переливались золотом, играли в ярком свете желтого и голубого. Складывалось впечатление, что все елки в лесу – новогодние, а время непростительно дало маху, включив не тот сезон. В Западной Сибири он таких красот не видел. Может, плохо смотрел? Или замечал только то, что таило опасность – вроде болот, оврагов, колючего кустаря?
Что с ним? Внимание стало распыляться. Туманов тряхнул головой, сбрасывая оцепенение. Что-то необычное учуял он в этой тайге. Какое-то новшество, не связанное с красотой. Интересно, какое? В мистификацию потянуло на старости лет? Или реликтовый гоминоид сидит на опушке и сверлит его взглядом, а он его чувствует?
– Эй, шоферня! – прыщавый нос Сынулина возник по правому борту. – Чегой-то тут тихо. Ты уверен, что это «Орлиная сопка»?
Туманов разозлился. Такое впечатление испортил, мерзавец.
– Видишь орла? – Он простер руку в небо, где над ущельем медленно кружила птица. – А сопку видишь? – сместил палец на тридцать градусов вниз. – Так чего возникаешь? Куда диктовали, туда и привез.
Поднял стекло и стал заводить автомобиль. Сынулин со злостью пнул по колесу и отвалил.
Движок бастовал. Туманов яростно работал ключом, пытаясь возродить искру, но посаженный мотор только кашлял и не желал повиноваться. Народ тем временем разбредался. Алиса, волоча ноги, подалась к обрыву; ее отец, пошатываясь от беспробудного пьянства, потащился к дому и принялся долбиться в дубовую дверь.
Двигатель наконец раздраженно затарахтел. Замучил… Махнув Алисе, Туманов развернулся и покатил к мосту. Медленно съехал вниз и взобрался на дребезжащий настил. Но посреди моста над ручейком что-то заставило его остановиться. Опять предчувствие? Или нюх? Такое впечатление, что некто держит его за нервные окончания и занудливо наигрывает: «Остановись, парень, не уезжай, а если уедешь, то хотя бы обернись…»
Он опустил стекло и обернулся. Что за чертовщина? Дом как-то странно вуалировался, плавно уходя в основание склона. Позади различались низенькие строения. Чуть правее на открытую площадку опускался лес – словно лава, вздыбившаяся и принявшая причудливые очертания хвойных лап. Прибывшие отдыхающие в полном составе пытались спуститься с обрыва. Зачем? Девочка, стоя внизу, протягивала руку. Из леса появилась худая женская фигура в сером. Наконец-то. Кто-то из старых курортников соизволил обозначить свое наличие… Нет, он неправ. Фигура не вышла из леса. Она стояла на опушке, полускрытая колючей лесной красавицей. Просто совершила легкое колебательное движение, позволившее ей выделиться на фоне зелени, и… опять замерла.
«Это хорошо, – подумал Туманов, – а то меня обуяли сомнения».
Не то слово. Сомнения продолжали гложить. В груди подозрительно потряхивало. Видит бог, с ним происходили странные, прямо сказать, загадочные вещи.
Потребовалась масса невероятных, просто титанических усилий, чтобы убрать ногу с тормоза, отжать сцепление и продолжить путь по сомнительному инженерному сооружению…
Красилина Д.А.
Я очнулась от укуса кровопийцы. Машинально хлопнула по лбу – попался, который кусался! – пальцы окрасились черно-красным цветом с очертанием лапок. Зверюга. Сон улетучился. Я широко распахнула глаза и сосредоточилась. В пронзительно голубом небе медленными кругами барражировал хищник. Золотистые россыпи рассвета предрекали ясный день. Пахло хвоей – свежей, первозданной. Так может пахнуть только в девственном лесу, где не ступала нога человека. Где я? В животе утробно урчало, ярко напоминая, что я существо хронозависимое. Кушать мне подавай.
Что случилось? Почему я не могу не вляпаться в историю? Мой путь – это пожизненная череда неприятностей, или как еще говорят англичане, life time warranty. И не меньше. Они меня преследуют.
Память не работала. Невозможно помнить всё, и не нужно (если бы мы всё помнили, мы бы уже не жили), но самые важные вехи должны оставлять в памяти глубокие борозды. А их как раз не было. Произошло что-то знаменательное – не каждый день просыпаешься в девственном лесу с шишкой на затылке и без вещей. Кстати, о шишке. Я с тревогой обследовала голову. Действительно шишка, целый шишак (шлем такой остроконечный). И болит, как пулевая рана. А вот и первая ласточка (но весны она не делает): я вспомнила, как рухнула с обрыва и бороздила носом кусты. Потом пряталась в лесу, плакала, грела саму себя, уснула…
О, Мария резус… Проклиная судьбу, я поднялась на ноги. Сумки нет – а значит, нет ни зеркала, ни пудры. Зато часики живые – тикают (их мне еще Карел Смрковский подарил – мученик божий), практически половину девятого показывают. Джинсовый костюмчик не пострадал – мануфактура крепкая, а слой грязи, покрывший ее сверху донизу – ерунда: грязь не сало. Лишь бы равномерная и не воняла.
Побаливала коленка. Ладно, если ушиб. Хватит, успокойся. Без нервов. Ты сфинкс, ты лунное море Спокойствия… Подавив рыдания и стряхнув с головы иголки, я медленно направилась к опушке, – здесь была примята трава – это я ползла, собственной персоной, спасаясь бегством. На опушке остановилась и, укрывшись за короткой елочкой, присела на корточки.
Картина открывалась мрачноватая, хотя и впечатляющая. Оба ската гигантского оврага, нависая над узенькой падью, покрывало густолесье. Темные хвойники – сверху донизу. Единственный участок, свободный от леса, находился передо мной – заросли дикого шиповника, вплотную подступившие к обрыву. Оттуда, с вертолетной площадки, я, наверное, и упала… Стоп, машина. Я потерла лоб. Еще одна ласточка. Память потихоньку возвращалась.
Что находилось над площадкой, обнаружить невозможно – обрыв, оплетенный жилистыми корнями, выдавался вперед, нависая массивным козырьком. Стоит ли подниматься? Я не знала. Урывками возникающая в голове пальба заставляла крупно усомниться в целесообразности поспешных шагов. А кроме того, всмотревшись вниз, в узкую горловину между склонами, заваленную глыбами камней, я вдруг увидела воду! Узкий ручеек протекал по распадку и весело переливался на солнце. Навострив уши, я даже услышала отдаленное журчанье. Сомнений не осталось – я должна привести себя в божеский вид и подумать. А подвиги подождут. Вторично оценив обстановку – ни одной живой души, птичьи трели на опушке, солнце позади и за правым плечом (значит, ущелье тянется с севера на юг), – я стала медленно, увязая кроссовками в упругом мху, спускаться вдоль опушки.