Тафгай 6

Порошин Влад

— Я тебя научу, как пожилым людям место в трамвае уступать, — шикнул я и полетел открываться на чужую синюю линию. — Балда не спи! Стас, мать твою, пасуй!

Я постучал клюшкой и ребята, красиво разрезав хоккейную площадку тремя длинными передачами с фланга на фланг, вывели меня одного на двоих защитников команды любителей. Я вошёл в зону атаки, размахнулся как богатырь Илья Муромец и щелкнул с такой силой, словно в меня вселился былинный великан Святогор. И голкипер любителей, предчувствуя неладное, еле-еле успел увернуться от, летящей как пушечное ядро, шайбы.

— Бамс! — Звякнула она в перекладину и отрикошетила за линию ворот.

— Скооор! — Взревели трибуны «Чикаго Стэдиум».

— Давай ещё деды! — Потребовали болельщики с нижних ярусов.

Однако, Лиза Савьер, стоящая за бортом, где находились скамейки для оштрафованных игроков, махнула рукой, и музыканты заиграли мотив песни «И вновь продолжается бой, Джон Леннон опять молодой», условный сигнал к преображению. Поэтому вся наша пятёрка хоккеистов, что была на льду, стащила седые парики с длинными бородами и подняла в приветственном знаке клюшки вверх. И простодушные чикагские зрители буквально взвыли от восторга, а кое-кто из преданных хоккейных болельщиц даже зарыдал. «В следующий раз принесу сюда кота Фокса, давно он у меня по льду не бегал», — улыбнулся я.

* * *

После первого периода, который мы отыграли двадцать минут «грязного» времени, это когда стрелки часов не останавливают во время хоккейных пауз, счёт уже был астрономический 11 : 3 в нашу пользу. Любители сами виноваты, завели нас, раздраконили в самом начале матча, теперь уже нас было не остановить. И пока мы с любителями переводили дух, музыкальная команда, исполнив в очередной раз два советских забойных хита, затянула какую-то свою рок тягомотину. Не очень удачную часть шоу, спасли чирлидерши, которые сняв коньки, на ковровом настиле, что вытащили прямо на лёд показали несколько заученных групповых упражнений, подражая своим коллегам из баскетбола и американского футбола. И вдруг в эту минуту ко мне подошла Лиза Савьер.

— Иван, у меня на телевидении скоро будет съёмка передачи про разные загадочные феномены.

— Понимаю, «Фантастические истории» с Иваном Дружко, — хмыкнул я.

— У вас разве тоже такое снимают? — Удивилась девушка, смешно изогнув одну бровь дугой.

— Пока нет, сейчас в СССР только готовится к эфиру «Очевидное невероятное» с Сергеем Капицой. О сколько нам открытий чудных готовят просвещенья дух, и опыт, сын ошибок трудных… До «РЕН ТВ» и «Битвы экстрасенсов» народ ещё не дозрел. Вот когда Алан Чумак начнёт воду с одеколоном заряжать, вот тогда люди морально будут готовы к чему угодно.

— Да? — Похлопала глазами Лиза, не поняв и половины сказанного мной. — Так значит, мы будем снимать про шайбу, которая во время вашего хоккейного матча появилась и тут же исчезла. Дашь нашей программе интервью?

— Ноль вопросов, — хохотнул я и посмотрел на лёд, где уже сворачивали ковер, и нам пора было уже продолжать крушить любителей на потеху переполненных трибун.

— Тогда, может быть, вместе поужинаем? — Пролепетала девушка, потупив глазки.

— Давай завтра, после игры с «Нью-Йорк Рейнджерс». — Глупо улыбнулся я, отметив про себя, что американские девушки гораздо практичней наших Советских. Если мужик понравился, так чего «сиськи мять»?

Внезапно из подтрибунки выскочил Томми Айвен и затараторил:

— Таф, не забудь, у нас сейчас во втором отделении запланирована драка и море красной театральной крови.

— Да помню, я помню, — отмахнулся я. — Слушай, Иваныч, появилась такая идея. — Я незаметно подмигнул Лизе Савьер. — Представь, меня любитель сбивает с ног, и вдруг выскакиваешь на лёд ты и начинаешь его колошматить ботинком в руке, при этом выкрикивая, что ты сейчас покажешь всем «кузькину мать»! Народ описается от восторга.

— Да, очень интересный сюжетный поворот. — Кивнула Лиза, еле сдерживая улыбку.

— Я с ботинком в руке? — Задумался на секунду генменеджер и тут же выдал свою «коронку». — Иди ты, Таф, к чёрту! И пусть вообще всё катится к чертям! Хватит филонить! — Закричал он, переключившись на других хоккеистов. — Живо на лёд, бездельники!

— Иваныч, сто долларов, — захохотал первым Стас Микита, и от смеха покатилась вся команда.

* * *

После заключительного второго периода зрители стоя приветствовали обе команды. Буквально всё сегодня было. И множество заброшенных шайб, только мы одни наколотили 19 штук. И драка получилась великолепной, так как для поединка был выбран начинающий актёр, который очень натурально падал, вставал, снова бросался на меня и вновь падал. А искусственной кровью как он искусно и незаметно залил и лицо, и лёд, профессионал. Но больше всего меня поразил Стас Микита, который ничего не сказав ни мне, ни Ваньке Болдыреву, за свой счёт привез на шоу три десятка детей-инвалидов в колясках. Это я узнал, когда началась автограф-сессия.

— Потом поговорим, — зло шепнул я Миките. — Это же благотворительность, дубина! Под это же дело можно организовать бесплатно отдельный сектор для инвалидов, сбор средств на коляски и врачей! Это же работа на имидж клуба.

— Да, Иваныч скряга на такое не согласится, — так же тихо ответил мне Стас, когда мы подписывали хоккейные карточки всем желающим.

— Иваныча я за ухо беру на себя. — Уверил я партнёра по тройке нападения.

Внезапно вместо карточки на стол легла свёрнутая вчетверо записка, где русскими буквами было написано: «Привет от Всеволода Михайловича Борова». Я автоматически спрятал её в хоккейные шорты и посмотрел на незнакомого рыжего мужчину, у которого на лбу читалось, что он сотрудник КГБ. Напряжённый подозрительный взгляд, нервный тик и суетность движений выдавали, что незнакомец в первый раз приехал на задание в капиталистическую страну. «Надеюсь, корочки офицера КГБ он оставил в Союзе?» — ухмыльнулся я и кивнул ему головой, дескать, топай, не привлекай внимания. Мой невинный знак задёрганный странный лазутчик в стане идеологического врага воспринял, как совет бежать и спасаться.

— Простите, разрешите, — залепетал по-русски кэгэбэшник, затрясся и бросился на выход, расталкивая людей в огромной бесконечной очереди.

— Идиот, — очень тихо буркнул я себе под нос.

— Что? — Услышал меня Микита.

— Понаберут по объявлению дилетантов, потом за них разгребай проблемы, — сказал я по-русски.

— Ты про музыкантов что ли? — Удивился нападающий. — Да ладно, сыграли хорошо, а то, что по слова русские перепутали, так тут всё равно, мало кто ваш язык понимает.

— Шо? — Вдруг спросил какой-то дедушка, характерной еврейской внешности, протянув для подписи фотографию нашей хоккейной команды. — Таки сдаётся мне, что Джон Леннон всегда молодой и юный октябрь впереди — это тот самый Вова Ленин всегда молодой? Ну, вы даёте, октябрята.

— Хорошего дня, — буркнул я.

* * *

Почти час, лидеры нашего «Чикаго Блэкхокс» раздавали автографы, и я естественно вместе с ними. Лишь выйдя на автостоянку, когда стемнело, я с нетерпением развернул записку от Всеволода Михайловича. Подчерк был не его! Но содержимое короткого письма очень сильно совпадало с моим планом возвращения на Родину. В нём говорилось, чтобы я не наделал глупостей, не давал бросающих тень на СССР интервью, чтобы попытался выиграть какой-нибудь индивидуальный приз, а ещё лучше Кубок Стэнли, и тогда дорога домой будет для меня открыта. В конце была дописка желательно, это слово было подчёркнуто, принять участие в составе сборной СССР в стартующем 26-го декабря «Кубке Мира» в Миннеаполисе и Колорадо-Спрингс. «Хоть бы написали расписание этого кубка, кто соперники, сколько игр, у меня же свои календарные матчи», — подумал я, поджигая записку, как это делали все шпионы в советских кинофильмах. Затем напряг свои извилины, но никакого «Кубка Мира» прошедшего в конце 1972 года так и не вспомнил. Возможно, это соревнование плохо освещалось в прессе? Или спортивная история из-за моего вмешательства пошла совершенно иной дорогой. И этот кубок сыграет большое значение в этом изменённом будущем.