Таганский дневник. Книга 2
Шрифт:
Пятница
Поездка с Любимовым в С. Посад. Открытый, прямой эфир. Очень, по-моему, хорошо он его провел.
Смешно про меня шеф говорил:
— У него своя теория, что он — второй… Подфартит приличная роль — он сыграет… А назначат на другую, он так обставит, что уклонится, уйдет, отказываться не станет, а играть не будет… Кузькин, одним словом. Он не просит главную роль, опасается, — дадут, а он не справится.
Он изложил мою теорию довольно верно, но в его словесном и интонационном оформлении это выглядело очень забавно, смешно.
Например, такую он вещь сказал:
— Зря я ввязался в политику, когда вернулся, с Горбачевым… Надо было просто заниматься своим делом в 89-ом.
Суббота
Бердяев о русском человеке: качание вечное между свинством и святостью.
«Мне так часто хамят, что я называю это деловыми отношениями», — Чечельницкий на «Единственной».
Воскресенье
Шандор как-то сказал Шкатовой:
— Любимов так грубо разговаривает с женщинами, что всякий уважающий себя мужчина должен сделать ему замечание.
А он замечание делать старику не может и поэтому не приходит. Ему неловко присутствовать при этом.
Панину разбили машину. Баба с ребенком въехала в него и всю левую часть, крыло, две двери… Зачем-то я по доброте свою машину предложил, дескать, бери и катайся. И он приехал в театр и взял. Но у меня ощущение, что он виноват — никогда не уступит, не пропустит. И тут не пропустил женщину с ребенком. Это ему и гаишник заметил. А Панин поехал в троллейбусный парк свидетелей собирать. Зачем я ему с утра такой подарок сделал? Бойся первого порыва — он благороден.
Понедельник
Сегодня тень театра и день рождения моей тещи, Марии Александровны. Дала Тамара телеграмму.
Надо же, какая описка — «тень театра»! В самом деле от нашего театра осталась тень, и ничего другого.
Вторник
У Шкатовой сведения, что в стане Губенко полное разложение. Жукова пьет, Лукьянова стоит за буфетной стойкой, Нинка при больном Леньке, а Колька не пользуется авторитетом. Разложил и не созидает.
А мне говорили, что они вынашивают план объединения под началом Губенко. Потому что на сегодня Любимова нет, он никто, Немо. А они ждут только его отъезда. Для тех, кто варит кашу, и Губенко — уже отыгранная карта, они под объединение… Завтра мы проснемся, а здесь — казино, кафешантан.
Воскресенье
В режиссуре Любимова, в его личности, в его воздействии на актеров есть мистическое начало, которое заложено в его колоссальной энергии, и он, растрачивая ее, тем заряжает актеров, заряжает действие, наполняет ею текст и мизансцены… Это тайна чрезвычайная. И тот, кто берет эту энергию, впитывает, черпает, кто ей открывается, подчиняется, впускает в себя — тот выигрывает. Но это тоже надо уметь, на это тоже надо решиться…
Понедельник
Свидетельство. На актеров упала конструкция. Версия Любимова:
— Я дико закричал, помню… крик был слышен на площади. Прибежал из кабинета перепуганный Дупак: «Что случилось?» — «Кого убило?» —
Шопен:
— Что он врет?! Никакого крика не было. Все произошло в тишине. Было слышно, как рвались веревки… Когда всех накрыло, шеф тихо спросил: «Кого убило?»
Золотухин:
— Я помню, я сидел на галерке, на балконе нашем, и видел, как падала конструкция, один конец, другой… В тишине Любимов спросил: «Убило кого?»
Почему Любимов «помнит» дикий крик? Что он хочет этим сказать? Быть может, он и хотел закричать, и крик мог быть, но его не было, потому что был ужас, оцепенение — и это правда, это по правде психологической и физиологической… Закричать могла слабонервная девица, случайно при этом оказавшаяся. Да и то вряд ли. Кто мог сообразить в этот миг, что падает и чем оно опасно.
Вторник. Ил-86, летим в Афины
Я выучил три стихотворения Бродского. Я думаю: «Неужели я увижу «живьем» этого человека, моего ровесника, поэта грандиозного и личность не семейную, частного человека?»
Мужики мне виски склянку подарили. А я не пью, но это для них неважно. Пока не пристают. Что же мне делать с фондом, с храмом? Но это все полбеды. Что мне делать с романом, который я пишу на Нобелевскую премию? Не пишется. Но Греция должна способствовать. В Италии я написал об Эфросе.
А хорошо, что я не пью? Хорошо. Страстной вторник, но молочную пищу ем вовсю. Дать мужикам по книжке? Джентльмены, скажите ваши имена. У меня в сумке четыре экземпляра, мужиков трое. А вдруг это бизнесмены, и они построят мне храм?..
Среда, мой день
Рукопись достал и вписал вычитанное у Розанова: «пошатнутые биографии» — это наши с Филатовым биографии — и «не помню я, чем кончилась война, и кто победил не помню» — это про нашу с ним дурацкую войну, где биографии пошатнутые. Если б не его болезнь, он мог бы сделать еще много интересного, индивидуального.
Четверг
«Вишневый сад» стал причиной разрыва двух великих режиссеров. Причина примитивна — ревность. Повод смешной, глупейший: «Он не выполнил моих замечаний, тогда зачем соглашался с ними?» В чем эти замечания состояли, толком не знал никто… Одно ясно, Эфрос пренебрег ими, сказав, что Любимов ничего не понимает в Чехове, а сам Любимов громко и неоднократно заявлял везде и всюду, что пьес Чехова он не любит, вот рассказы — да, дело другое. Ну так зачем же вмешиваться? На правах главного режиссера? Но соперничество и здесь было налицо. Разные режиссеры, разные методы, разные индивидуальности, да, безусловно, разные. Но так ведь и характеры разные, и воспитания не одинакового. Тогда правы те, кто говорят: одному нравится арбуз, а другому — попадьева дочка. И пошло-поехало. Ссору было не унять. Ссора вышла за двери театра и вошла было в двери Управления культуры. Но и у Эфроса там были свои дружки, не только у Любимова. На премьере «Вишневого сада» толпа снесла на «Таганке» двери. Успех превзошел ожидания. Ссора бывших друзей тому немало способствовала.