Таганский дневник. Книга 2
Шрифт:
Спектакль «Годунов» прошел мощно. У Беляева пошла носом кровь. Вызвали скорую. Спектакль он доиграл.
Глаголин:
— Вы доиграетесь. Нельзя играть по 30 спектаклей в месяц.
Умер Лиепа — инфаркт. К вопросу о нагрузках. А Полока говорит: «Борис меня огорчил. Пустота, ничто за этим не стоит. Нарушена логика жанра, ну и получилось ни то ни се».
Объяснился с Демидовой. Извинился — был-де раздражен, не в своей тарелке. «Нет, вы правы, каждый действительно должен отвечать за себя. Я не знала об этой статье…»
В «Московской правде» на День театра фотография из «Живого» с подписью: «Сцена из премьерного спектакля МХАТа на Тверской». Звонил
Я вспоминаю то время, 21 год назад. В театр я приходил рано, за час до появления всех артистов. Березка с домиками уже стояли. Реквизит разложен по местам. Рабочие подготовили сцену к прогону спектакля. Она была пуста. Одинокая фигура маячила меж берез. Это был Любимов. Он держал в руках мой реквизит, ковыль-траву, и бросал ее в то место, где она должна была точно втыкаться и замирать в безмолвном освещении. При этом Любимов крестился на поднятую на березе золотистую колоколенку. Он был один. Он был коммунист. Он молил Бога, чтоб новый министр пропустил в жизнь «Живого», дважды запрещенного прежним министром, которая говорила, что «с этого началось в Чехословакии (события в Чехословакии совпали с репетициями нашего спектакля), и вас за этот спектакль судить всех надо». Но новый министр, Демичев, оказался еще бдительнее первого и отпел наш спектакль чужими руками и устами (в буквальном смысле!) и постановлением, которое предписывало спектакль закрыть, декорации списать, чтобы возврата к этому спектаклю не было никогда. Этот день не стал буквально «русской кисти первым днем», и я вспомнил покойную бедную бабку в Вишняковском храме.
Любимов:
— Так вот, спектакль репетируется. Теперь я тебе могу точно сказать, как надо играть. И, пожалуйста, сыграй так. А то ты играешь ни два ни полтора. А это хуже всего.
— Стих требует воздуха, строфы — широты…
Сон. Камин. Половина — идет снег, а половина горит. Снег идет и не тает. В камине дует, сугроб, и полыхает пламя. Театр замечателен тем, что в нем все можно, только надо придумать форму.
Шацкая о Дупаке:
— Я одна против него голосовала.
Золотухин:
— Он тебе одной дал две квартиры.
Вся репетиция прошла под знаком чтения моих дневников. Хохоту, хохоту! Надо ставить «Театральный роман», — заключил и не один раз повторил Любимов.
Четверг
Губенко:
— Я поздравляю вас, Юрий Петрович! Моссовет продлил вам квартиру до 1989 г.
Любимов:
— Бабушка в католической вере, а мама по Старому завету жила. Когда я прочитал и углубился в «Доктора Живаго», то понял, что я — христианин. И всем, даже жизнью, обязан христианству.
— Валерий! Тебе дополнительная нагрузка. Надо привлечь Ваньку, Леонида, людей, владеющих пером, по мотивам «Записок покойного», а у нас авторы — замечательные покойники: Булгаков, Трифонов, Абрамов.
— Олег Ефремов избегает меня, потому что писал: он не понимает, почему вокруг «Таганки» столько шума и восторгов.
Вот характер: ему Ев. Симонов плакался, интимные вещи рассказывал про жизнь свою и театра Вахтангова, а Любимов «по всему свету».
Пятница
Любимов:
— Такое впечатление иногда, что наш народ махнул на себя рукой.
Суббота, утро, кухня, мои спят
Любимов:
— Тебе, Валерий, надо витамины принимать,
Матери моей Матрене Федосеевне через неделю 80 лет исполнится.
Вторник
Перед репетицией мини-собрание в комнате отдыха. Губенко заявил, что из-за саботажа трех ведущих артистов, Бортника, Золотухина и Демидовой, он вынужден оставить театр. Любимов: «Вишневый сад» — средний спектакль без концепции, разрушающий эстетику данного театра, вредный. Разделил Бортника и Золотухина. «Он ведет репертуар и работает как лошадь».
Демидова попросила Н. Н. объяснить слово «саботаж». Ряд обвинений в адрес Демидовой, но это по-другому называется — саботаж есть саботаж В общем — тоска. И опять мой старый вопрос: зачем кокетничать с шапкой Мономаха? Ему хочется смыться из этого дерьма, но смыться так, чтобы обставить это причинами вескими, свалить все на обстоятельства. Это подло. 8-го собрание общее, скандальное, очевидно, Губенко будет ультимативное заявление делать.
У меня вообще какие-то резкие подозрения по сегодняшнему заявлению Николая. Такое у меня впечатление, что он снова решил с театром завязать. К тому же Филатов ему в том союзник. Мне кажется, во-первых, они не верят в шефа и в возрождение чего бы то ни было. Потенциала они не видят ни в Любимове (все его опыты за границей, судя по видео, не сулят ничего хорошего), ни в труппе.
Я не понимаю, куда клонит Коля? Выходит, Любимов берет театр, становится его руководителем — значит, ему возвращают гражданство!! А Коля умывает руки и хочет сделать это как можно скорее?! Ленька хочет ставить кино. Они, мне кажется, расстанутся с театром после «Маленьких трагедий». А Любимов заражен идеей «Театрального романа» на судьбе «Таганки».
Среда, мой день
Продолжение размышлений, ночное бдение. Поиск конфликта такого, чтобы оставить груз виновности на партнере, в данном случае на театре — труппа, директор и пр. И тут годится все, как равно и подогревать все, — и то, что Любимов не находит места для самостоятельной работы Губенко, и пьянство Бортника — Золотухина. Но ведь, я думаю, и Любимову самое время взбрыкнуть и смыться. И еще надо снимать Жанну, писать сценарий, делать кино. А выяснять, кто в театре главный, тянуть глупые обвинения на Демидову, высасывать из пальца конфликт с ней… Ну, не нравится вам «Федра», Бог с ней! Ведь пригласили ее на флорентийский фестиваль — отпустите с миром.
Четверг
Я прочитал протокол заседания худсовета с партбюро и месткомом, по поводу хозяйственной деятельности Дупака. Чего Коля Губенко добивается — не могу понять! По-моему, этот документ — шедевр мракобесия, узкомыслия, узколобия артистов. Злобное нежелание понять, хотя бы сделать попытку вникнуть в заботы и труды другого, уж не говоря о полном неуважении, наплевательском отношении к личности директора, да просто к человеческому организму. Они запретили ему строить, например, культурно-театральный центр на Таганке, гостиницу, концертный зал в церкви (в рабочем порядке можно было отказаться от концертного зала, но хотя бы привести благовидный предлог, если уж вы говорите: «Дупак кощунствует»). Как будто он это делает для своей семьи! Дупак реорганизует площадь или за счет доходов театра, или за счет заработков артистов. Этот документ надо опубликовать — это верх ханжества, негосударственного взгляда на вещи. В конце концов, у каждого человека есть хобби. Губенко кино любит снимать, а Дупак — строить. Ну и что?