Таинства любви (новеллы и беседы о любви)
Шрифт:
Владимир улыбнулся по-домашнему, как хозяин гостье, заждавшись и невольно обрадовавшись. Он помог ей снять шубку, уже знакомую, и увидел Веронику в юбке и свитере, облегающих плотно ее стройное, молодое тело.
– Значит, это все-таки вас я видел на катке в ЦПКиО, - сказал он, вешая шубку и слегка приглаживая мех.
– Так это были вы?
– проговорила Вероника с удивлением.
– Зачем же вы позвали меня, и таким тоном, как будто я назначила вам свидание?
– Неужели? Помнится, я прокричал ваше имя про себя.
– Владимир был в этом абсолютно уверен.
– Как же я услышала? Почему же все на меня оглянулись? Я, конечно, не испугалась,
– Тут Вероника вдруг покраснела и приняла серьезный вид.
– Приступим.
Пока они занимались - уже без прежнего старания, - пришла с прогулки Лидия Владимировна и захлопотала с чаем.
– Послушайте, - сказала вдруг Вероника, - ведь вам физика не интересна; ах да, вы химик.
– И добавила: - Ну да все равно.
Владимир понял, что в его услугах не нуждаются. Вероника положила на стол деньги. Он машинально взял их и пошел к себе.
– Вероника!
– с упреком проговорила Лидия Владимировна.
– Сударь!
– девушка чуть ли не вбежала к нему, откидывая край занавеса.
– Вы меня не поняли. Я не отказываюсь брать у вас уроки. Ученице привередничать во всех случаях неприлично. Простите!
– Репетитору привередничать - тем более, - отвечал Мостепанов.
– Только нужны ли вам эти уроки?
– Как!
– Вероника, против обыкновения, улыбалась или даже, скорее, смеялась.
– Зато вам нужны!
Это Лидия Владимировна надоумила ее. Добрая душа! А Вероника все стояла перед ним и смотрела с любопытством.
– Не беспокойтесь за меня, - отвечал он скорее Лидии Владимировне, чем Веронике.
– Я всегда найду способ заработать деньги. У меня есть еще два урока. А за вашими занятиями я готов последить, если вы не возражаете. По всем предметам. Согласны?
– Не представляю, каким образом...
Смутное чувство беспокойства и разлада охватило его. В те дни, можно сказать, в те годы на него постоянно накатывало это острое чувство неудовлетворенности, недовольства собой, ходом своей жизни. Он лег спать с сожалением, что ничего не успел сделать за день и вообще за свои двадцать один год, когда жизнь казалась уже на исходе (ведь старость не в счет), да и умереть, думалось, лучше молодым, не лучше, а необходимо, потому что великие люди, как правило, умирали рано.
Обычная ошибка молодости! В нетерпении своем она вернее всего теряет себя и с тем свою будущность.
«Тоска, тоска. Ах, какая тоска!» - твердил он, собираясь на занятия. Никуда не хотелось идти. Не влюбился же он в Веронику? Было в ней нечто такое - сила красоты без задушевности и такта, что ли?
У Ольги Михайловны тоже были свои недостатки, но здесь понятно: человек одинок, работает бухгалтером, любит до самозабвения музыку. Тут не роза с шипами, а кактус, который редко, но может вдруг выпустить диковинный, чудный цветок, столь дивный, какой даже и не приснится.
Обычно вся в хлопотах, нервная, изредка разговаривая с ним, она улыбалась так тепло и нежно - всегда на миг, - что он, ложась спать, говорил про себя: «Ага! Ольга Михайловна, я что-то про вас знаю. Я знаю вашу тайну. Вам только кажется, что вы стары, некрасивы и слишком несмелы, чтобы любить и быть счастливой. Вы убедили себя, что лишения и голод ленинградской блокады навсегда истощили вас. Вам надо только полюбить без оглядки и жить с той самоотверженностью, какая вам свойственна. И вы будете счастливы! А с вами и я, может быть. Я хочу вашей любви, я хочу любить вас!»
Так он, как мальчишка, грезил, засыпая. А наутро или днем, встречая Ольгу Михайловну, всегда чем-то взволнованную, но к нему неизменно ровную и доброжелательную, Владимир начисто забывал о своих ночных грезах, то есть держался с нею не очень внимательно, что, впрочем, вполне соответствовало их отношениям - взрослой женщины и взрослого мальчика.
Утром он отправился в университет, а там - на урок, откуда поспешил на площадь Искусств. Время еще было, и он подошел к памятнику Пушкину... Повеяло чем-то родным... В эту пору зимой уже ярко горят фонари. Публика растекалась по площади, где, кроме Русского музея, расположены четыре театра. На Невском, в «Гостином дворе» и «Пассаже», все еще шла бойкая торговля, а здесь, вокруг сквера с большими деревьями и памятником Пушкину, царило тихое, праздничное оживление, словно взрослые люди, обремененные заботами, научными идеями, проблемами, снова сделались наивными детьми, взволнованными предвкушением феерии театра, будь то драма или музыкальная комедия, опера или балет, или - музыка, чистое царство звуков и грез...
У главного входа в Большой зал Владимир немного потоптался, не сразу узнав Ольгу Михайловну в ее легком демисезонном пальтишке, закутанную в светло-серую шаль, в которой она выглядела нарядной. Тонкая, выше среднего роста, в ботиках с матерчатым верхом - «прощай, молодость», она с кем-то раскланивалась.
– Ах, вы здесь!
– подошел он к ней.
– Добрый вечер!
– сказала она со спокойной улыбкой, довольно для нее необычной, но которая ей шла. И все вокруг невольно оглянулись на них.
Ольга Михайловна чуть смутилась и повела его в сторону - куда же?
– от главного подъезда к боковому входу. Скинув шаль, пальто и ботики, она оказалась в мягком, очень нарядном платье темно-коричневого цвета, на руках золотые браслеты, на пальцах кольца с рубином и сердоликом, в ушах старинные серьги из серебра, маленькая кожаная сумочка, откуда она потом достала бинокль, тоже старинный, перламутровый, с позолотой...
Владимир не обратил особого внимания на ее украшения, так как, во-первых, Ольга Михайловна держалась просто, как всегда, и вместе с тем празднично, во-вторых, он и ожидал увидеть на ней платье старинного покроя, как на Веронике. В семье, где хранят подобные вещи, есть и фамильные драгоценности. Но Ольга Михайловна все-таки удивила его, когда, взяв под руку, входила в зал, поглядывая перед собой с тем свободным и вместе с тем интимным вниманием, что свойственно не просто молодым, а по-настоящему красивым женщинам. Красота и молодость - это всегда и невольное торжество.
– Спасибо! Спасибо!
– говорила она, посматривая вокруг и время от времени раскланиваясь, очевидно, с такими же меломанами, как и она.
– Вообще-то вам следовало взять билеты и Веронике, и маме... Но я рада, даже если вы пригласили меня в пику моей племяннице.
– При чем тут Вероника? Мне хотелось отблагодарить вас за ваше доброе участие, - отвечал Владимир Мостепанов, с легкой самоуверенной улыбкой поглядывая вокруг.
– Я еще ничего для вас не сделала, - возразила Ольга Михайловна.
– Я не тотчас узнала вас там, на Садовой, эта ошибка мне может дорого стоить. Мне и так нелегко с Вероникой, ведь с бабушкой она делает все, что захочет, а родителям не до нее. Теперь я вовсе, она считает, встряла не в свое дело.