Таинства любви (новеллы и беседы о любви)
Шрифт:
Дома Алеши не оказалось. Судя по записке, к нему заехали два приятеля, - один из них приезжий, из Ташкента, - и он уехал с ними, зная, что Женя не любит нежданных гостей.
К ночи погода решительно испортилась. Шел дождь. Женя, не ложась спать, долго стояла у темного окна. Внизу, на лужайке с молодыми деревцами и кустами, под светом фонарей вдоль песчаной дорожки краснела гроздьями стройная рябина. За лужайкой начиналась ухоженная детская площадка, где собрались подростки, как нарочно, под дождем, время от времени они издавали крики, своего
Слева, наискосок, высился большой дом, - во множестве окон этаж за этажом горел свет, освещая интерьеры комнат - с книжными полками или кухонным набором, с сервантом, уставленным рюмками, фужерами, вазами... Люди в них двигались, разговаривали, смеялись, и, казалось, эта светлая, безмолвная жизнь полна тишины и счастья.
Но о чем же кричали подростки?
Женя проснулась от щелчка в замке. Было утро, она чуть не проспала. Это явился Алеша, побледневший, вполне нормальный, тихий. Жене было уже не до него. Выбежав на улицу, она позвонила на работу и помчалась в больницу.
Ее сразу допустили к тете. Софья Николаевна узнала племянницу, но сказать уже ничего не могла. У нее отнялась речь, и она вся мелко дрожала. Она ухватилась за руку Жени, поглядела в ее глаза с какой-то жестокой жалостью и предостережением.
К вечеру она скончалась.
Лишь на следующий день Женя собралась позвонить Кириллу.
Он услышал взволнованный и печальный голос Жени откуда-то сверху. Он не успел еще подумать, что должно было случиться нечто чрезвычайное, чтобы Женя вспомнила о нем. Он радовался ее голосу.
– Алло! Вы слушаете меня?
– Да, Женя, - отвечал Кирилл, произнося ее имя как-то осторожно и с нежностью, удивившей ее, и она успела подумать, что Кирилл, наверное, уже знает о смерти Софьи Николаевны. У Жени задрожали губы и навернулись слезы на глаза. Ольга Захаровна, Павел Николаевич и Алексей с сыном сидели на кухне за вечерним чаем и прислушивались к голосу Жени: что-то звучало странное, такое, что было для них непривычно, - и жалоба, и мольба. Правда, легко это связывалось с событием, задевшим ее как-то особенно.
– Софья Николаевна... умерла... вчера. Что делать? Пока ничего. А потом, я надеюсь, вы поможете мне разобраться в бумагах Софьи Николаевны, да?
Кирилл спросил о судьбе книги Софьи Николаевны, рукопись была сдана ею в издательство года три назад.
– Какая книга?
– не поняла Женя.
– Книга самой Софьи Николаевны? Я не знаю. Хорошо, мы с вами увидимся.
Ольга Захаровна удивилась:
– Зачем ты постороннего человека привлекаешь к этому делу? Что, мы сами не сумели бы разобраться? Алеша хотел сам заняться..
– Алеша - технарь, такой же, как все мы тут. Уж лучше Кирилл, чем кто-нибудь чужой.
Алексей криво усмехнулся, вскочил на ноги и засобирался домой.
– Между прочим, - сказал он, - по нынешним временам, ее библиотека - это целое состояние!
– Ну да, - вспылила вдруг Женя, - ты бы пустил ее на распродажу...
Ольга Захаровна и Павел Николаевич переглянулись между собою и принялись успокаивать детей: не стоит спорить, спешить, да это как-то и нехорошо... Положим, книги нынче в цене, некоторые издания - на вес золота, все равно, о каком состоянии тут можно говорить, смешно.
Забеспокоился о книгах Софьи Николаевны не один Мелин, но и Кирилл. Однако, не обнаружив в глубине своей души особой привязанности к умершей, он устыдился своих упований заполучить ту или иную книгу за любую цену. Он успокоился, отвратившись от этого живого, почти детского, нетерпеливого желания, неуместного в данном случае. Он корил себя уже за то, что почти с радостью предвкушал возможность порыться в книгах и бумагах Софьи Николаевны, как в тех случаях, когда получал доступ в архивах к материалам, сокровенным для него по тем или иным причинам.
Осень была в самом разгаре. В день похорон светило солнце. На старом кладбище тесно от высоких и низких оград, от больших надгробных плит и памятников из черного и белого мрамора. Женя искала глазами Кирилла и увидела его лишь в последний момент, когда все стали расходиться. Сколько лет не виделись, а он даже не поздоровался как следует. И Женя не подошла к нему. Что-то удерживало их на расстоянии. Все направились к выходу, к машинам и автобусу, а он стоял один у свежей могилы, уставившись на пронизанные солнцем желтые листья берез. Затем спустился к озеру и пешком побрел в город.
Родители Жени решили поставить на могиле Софьи Николаевны памятник из белого мрамора. Что памятники стоят дорого, не имело значения, так как остались сбережения Софьи Николаевны.
Всё она оставила Жене. Рукописи и всякого рода материалы, кроме семейных, следовало передать в Архив литературы и искусства. Однако непосредственно Кириллу Софья Николаевна ничего не завещала. Это показалось Жене странно. Почему тетя допустила столь явную несправедливость к нему? У Жени шевельнулось давно забытое детское чувство жалости к Кириллу за то, что он ненастоящий племянник. Вся научная литература из ее библиотеки - это как раз для Кирилла, а для нее - зачем? И Алеше совершенно ни к чему.
После похорон Женя не скоро выбралась на Суворовский разбирать вещи и книги тети. Она все тянула, отговариваясь перед родными особой занятостью. Но в сущности она прислушивалась к внутреннему голосу, который говорил ей, что тетя жива, она сидит у себя в своих вечных трудах, а не дает о себе знать, потому что заработалась, как оправдывалась она обыкновенно. Разобрать ее вещи, все вывезти и сдать ее комнату - значит навеки лишиться и этой иллюзии, от которой нет никому вреда, а Жене, забывшись, думать, что тетя жива, было так хорошо, как почему-то не думалось никогда раньше.