Таинственная герцогиня
Шрифт:
Джаред застонал. Его бедра подались навстречу ее телу и снова задели то самое место. Наслаждение! Невероятное ощущение словно туго свернулось внизу живота Каланты, и она надавила бедрами, слегка ерзая, чтобы усилить соприкосновение. Из-за жары Каланта не надела нижнюю юбку, поэтому только тонкий муслин и батист отделяли сейчас ее нежную плоть от того твердого, что прижималось к ней сквозь бриджи Джареда. Ей снова захотелось поцеловать его, но еще сильнее ей захотелось попробовать, какова на вкус его кожа. Выбрав последнее, она рывком распахнула его рубашку и услышала, как отлетают пуговицы.
Джаред рассмеялся
Но ей было все равно!
Она прижалась губами к его груди и поцеловала, затем лизнула солоноватую поверхность. Увидела темный сосок, который трогала минуту назад, и сомкнула на нем губы. Внезапно Джаред, крепко прижав рукой ее ягодицы, начал размеренно двигаться, ударяясь об нее. Каждый такой удар доставлял невыразимое наслаждение в самом сокровенном месте Каланты, и она не хотела, чтобы это когда-нибудь прекращалось.
Свободной рукой он обхватил ее грудь. Каланта изогнулась, чтобы грудь полностью оказалась в его ладони. Джаред стянул с нее лиф, обнажив изгибы тела. Он взял ее сосок большим и указательным пальцами, слегка сдавил его, а потом потянул. Каланта вскрикнула, вдавившись лицом в его грудь, и тут свернувшееся кольцами напряжение внизу живота взорвалось, как порох, подожженный спичкой.
Ее крики приглушил стон Джареда, прижавшего ее к себе с такой силой, что ей стало больно.
Каланта без сил упала на него. Ей казалось, что от наслаждения в теле не осталось ни единой косточки. Так вот что значит быть женщиной!
– Я думала, при этом полагается быть обнаженными.
Он засмеялся, и Каланте показалось, что она лежит на рокочущей горе.
– Обнаженными еще лучше.
– Если это правда, думаю, я бы не выжила.
– Не уверен, что и я бы выжил. Я еще никогда не кончал в штаны. Мне следовало бы смутиться, но ты так чертовски горяча, mon ange, что виновата только ты.
Щеки Каланты обдало жаром, и она с благодарностью подумала о приглушенном свете в оранжерее, скрывшем ее смущение. Джаред так небрежно говорит о вещах, которые ей кажутся катастрофически неприличными!
Тут Джаред притих.
– Кали?
– Да?
– Ты сказала, ты думала, нужно быть обнаженными? Это значит, что ты не знаешь?
Она спрятала лицо у него на груди и стыдливо кивнула.
– Ты хочешь сказать, он никогда не прикасался к тебе?
– Он прикасался ко мне… несколько раз… но мы никогда… он не… он говорил, что я слишком фригидна, – призналась Каланта. От унижения голос ее звучал совсем тихо.
– Он делал тебе больно?
– Да, но слова оставили шрамы более глубокие, чем его кулаки.
– Да чтобы он сгорел в аду! – Это прозвучало так, словно Джаред надеялся, что его проклятие будет исполнено буквально.
– Я чувствовала себя неудачницей.
Джаред сел и с мрачным лицом усадил Каланту к себе на колени.
– Заставив тебя чувствовать себя неудачницей, Клэрборн ощущал себя человеком значительным, а не тем ублюдком, каким был на самом деле. Все это часть насилия, с помощью которого он контролировал тебя и заставлял чувствовать себя ниже его. Он был садистом и мерзавцем, получавшим удовольствие от того, что, женившись на самой красивой женщине на свете, убедил ее в том, что она не женственна, а ведь на самом деле это он был недееспособным мужчиной.
– У него были любовницы.
– Я
– И тебя не волнует, что я могу оказаться слишком холодной для тебя?
Джаред громко расхохотался:
– Mon ange, после того, что здесь сейчас произошло, ты никак, черт побери, не можешь оказаться холодной. Клэрборн был дураком и мерзавцем, но не могу сказать, что я об этом сожалею. Ты моя.
Глава 8
Первое оглашение в церкви, через два дня после того, как Каланта согласилась выйти замуж за Джареда, совпало с завершением празднеств в доме леди Эштон и разъездом ее гостей. Только благодаря этому известие о предстоящей свадьбе лорда Чудовище и Ангела не разлетелось по округе после второго оглашения неделю спустя.
Это позволило Каланте подготовиться к встрече с Клэрборнами. В понедельник днем Томас объявил, что герцог и герцогиня ожидают ее в гостиной.
– Спасибо, Томас. Я должна подняться в свою комнату и привести себя в порядок. Скажи им, что я скоро буду.
Каланта подготавливала растения к переезду в Рейвен-Холл и, несмотря на передник, испачкала подол платья землей, так что нужно было переодеться, а заодно и причесаться.
Войдя в спальню, она постаралась подавить заползающий в душу страх. Воспоминания о неудержимой ярости в глазах Генри во время прошлого визита немного стерлись, но перспектива выслушивать от свояченицы тирады об ответственности перед семьей пугала Каланту еще сильнее.
Томас со своей обычной деловитостью позвал горничную еще до того, как объявил о появлении Клэрборнов, и девушка уже достала новое платье.
Дженни шагнула вперед и начала расшнуровывать сзади лиф.
– Сборы идут отлично, ваша светлость.
– Да. – Каланта освободилась от испачканного платья. Ее внимание рассеивалось между мыслями о предстоящей беседе с родственниками и словами Дженни. Сборы действительно шли на удивление бодро. Уж если Джаред принимал решение, оно воплощалось в жизнь со сверхъестественной быстротой. – Ты не против переезда в Рейвен-Холл, Дженни?
– Нет, ваша светлость. Я очень рада, что увижу еще одну часть Англии.
Каланта покорно позволила Дженни облачить себя в небесно-голубой муслин. Рукав три четверти, простая прямая юбка и квадратный вырез придавали ему почти средневековый вид.
– Томас, кажется, тоже доволен приготовлениями.
– Да, ваша светлость. Думаю, доволен, но он такой важный! Его внучка просто счастлива, что переберется сюда, и нисколько не стыдится это показывать. Она со своими тремя детьми уже выросла из своего маленького домика.
Томас оставался на старом месте как дворецкий и смотритель, а его внучка переезжала к нему, чтобы работать экономкой. А в тех случаях, когда Джаред с Калантой будут приезжать сюда, чтобы навестить сестру Джареда в Эштон-Мэноре, – и кухаркой. Теперешняя кухарка решила уволиться и уехать в Кент к своему сыну и его семье. Дженни, горничная, и одинокий конюх уезжали вместе с Калантой в Рейвен-Холл. Садовник, бывший даже старше Томаса и не имевший семьи, оставался здесь, чтобы ухаживать за садом.