Таинственная история заводного человека
Шрифт:
— Теперь я чистильщик воронок!
Чистильщики воронок работали на огромных винтокораблях технологистов, прочищая все трубы и дымоходы. Эта работа, безусловно, была шагом вперед для скромного мастера-трубочиста: за нее платили достаточно хорошо — человек мог выбраться из трущоб и снять более приличное, хотя и дешевое, жилье.
Взгляд Снида пробежал по модному костюму, пиджаку и брюкам коротышки.
— Чо эт-ты вырядился, как чертов джентльмен?
— Потому что, мистер Рубильник, — ответил Суинберн, — так получилось, что я… ик!.. и есть джентльмен! И как таковой
Не потрудившись закончить фразу, Суинберн испустил пронзительный крик, низко пригнул голову, бросился вперед и ударил лбом прямо в живот Снида. От недостатка воздуха ошеломленный кокни [104] застонал, но сумел ухватить поэта за пояс и поднять вверх ногами.
— Ну, мелкая крыса, я… — начал он.
— Нет, не ты! — крикнул Герберт Спенсер и заплел его ноги снизу. Трубочист упал на спину, и плечо Суинберна поразило его в пах.
— Уф-ф! — только и сумел выдохнуть Снид, и, когда поэт скатился с него, свернулся в клубок и остался лежать на траве; его рвало.
104
Насмешливо-пренебрежительное прозвище уроженцев Лондона из низших и средних слоев.
— Ха! Это научит тебя, грязная свинья! — Поэт принял стойку, которую считал боксерской, и, покачиваясь, крикнул: — Вставай, и я снова положу тебя на землю!
— Прошу прощения за непочтительную речь, — прервал его Спенсер, схватив за запястье, — но тебе не выстоять против этого негодяя и пяти секунд. Так что дуй за мной подальше от этой заварушки!
— Что? Ну нет! Я хочу разбить его чертов нос, Герберт! Этот злодей жестоко бил меня, когда я…
Следующие слова Суинберна утонули в шуме нарастающей драки, и Спенсер потащил его к краю толпы. Снид, который наконец сумел сделать вдох, заорал ему вслед:
— Я достану тебя, мелкий урод! Мы еще увидимся, и, клянусь дьяволом, я поджарю тебя живым на медленном огне!
Бёртон тем временем помог Траунсу встать на ноги:
— Траунс, скорей! Честен, брось этого парня! Бежим!
— Он арестован! — запротестовал сильно потрепанный Честен.
— От него слишком много проблем! — крикнул Бёртон и подобрал с земли Фиджета. Появился Герберт, тащивший за собой Суинберна.
— А-аргх! — крикнул поэт, потом он вырвался из рук философа, размахнулся, изо всех сил треснул воздух, споткнулся и упал. Спенсер подобрал его и вскинул на плечо. Бёртон и его товарищи бросились из толпы. Рабочие выкрикивали оскорбления и потрясали кулаками.
— Черт побери, что происходит? — выдохнул Траунс.
— Начинается бунт, — сказал Бёртон, — и мы должны уносить ноги. Как ты? Тебя очень сильно ударили по голове.
— Знаю. Болит страшно.
— У меня тоже, — заметил Честен. — А ведь меня не били.
— И меня. Но под черепом всё равно что-то пульсирует, — отметил Бёртон.
— А я в ажуре! — вмешался Спенсер. — Может быть, жизнь на улице делает человека сильнее?
Наконец ругань и угрозы остались позади. Быстро миновав Уголок
— Спусти меня вниз, — проворчал Суинберн. Спенсер поставил поэта на ноги, и коротышка тут же согнулся вдвое, схватившись за голову. Бёртон взял своего друга за руку и спросил:
— Ведь это та самая боль, которую ты испытывал в лабиринте Тичборн-хауса, не так ли?
— Да. Стук в мозгу. Говорю тебе, Ричард, они словно пытаются проникнуть ко мне в голову!
Траунс взглянул на Суинберна и сказал:
— Клянусь святым Иаковом, я понимаю, что он имеет в виду!
— Непонятная невидимая сила, которая пытается подчинить наш разум, — ответил Бёртон. — В прошлый раз ей удалось проделать это с Алджи, но теперь он в состоянии сопротивляться.
Детектив-инспектор Честен обернулся к своему коллеге:
— Вызываем подкрепление: бунт разрастается — может стать совсем плохо!
Траунс схватился руками за лоб:
— Конечно! Я совершенно забыл о своем долге! И вообще почти не в состоянии думать. Капитан Бёртон, прости, но мы с Честеном вернемся к работе: позовем констеблей и попробуем утихомирить толпу.
Бёртон спустил Фиджета на землю и отстегнул поводок, потом потряс руки обоих полицейских:
— Очень хорошо! Удачи вам! И будьте поосторожнее!
Честен и Траунс бросились прочь, а Бёртон обратился к бродячему философу:
— Спасибо, Герберт, ты вытащил нас из большой беды! Но что ты вообще там делал?
— Работал в толпе, босс.
— То есть просил милостыню?
— Точно.
— Но ты же работаешь и хорошо получаешь!
— Более или менее, но, как говорится, люблю держать себя в форме. Правда, сегодня только время потерял. Если они что и давали, так одному лишь чертову Претенденту, а не мне! — Спенсер поглядел на Суинберна, который едва стоял, тяжело навалившись на Бёртона. — Ну, парень, как ты?
— Хочу бренди!
— Хватит с тебя на сегодня! — фыркнул Бёртон.
— Проклятый Винсент Снид! И все остальные!.. — простонал поэт.
— Герберт, пошли ко мне: я перевяжу твою рану на лбу, — сказал Бёртон.
Они пошли по Эдвард-роуд, потом свернули на Сэймур-плейс. Мимо, в том же направлении, пробегали люди. Грохотали кэбы и паросипеды, выбрасывая дым в и без того душную атмосферу: все они тоже бежали от бунта. Бёртон отчетливо видел, как хорошо одетый призрак материализовался в струях пара и подплыл над булыжной мостовой к уличному певцу, который стоял, прислонившись к фонарному столбу. Его глаза были закрыты, он не обращал внимания ни на приближающегося призрака, ни на панику вокруг и печально пел песню «Молли Малоун»: