Таинственная служанка
Шрифт:
— Надо полагать, на тебя возложили всю самую трудную и неприятную работу, — сказал он. — Судя по твоему виду, ты не можешь справляться с такой нагрузкой.
— Могу.
Она произнесла это с такой решимостью, что граф понял: все, что ей приходилось делать за этот день, давалось нелегко.
Наблюдая за тем, как ее тонкие пальчики ловко справляются с бинтами, граф обратил внимание на узенькие кости ее запястий. Такие руки явно не подходили для грязной тяжелой работы. Эта девушка вызывала его интерес, и он стал пытливо всматриваться в лицо необычной
Его нелегко было рассмотреть, потому что она низко наклоняла голову, и грубая оборка чепца закрывала почти все ее лицо. Но, когда девушка повернулась к комоду, чтобы взять еще один бинт, граф увидел, что лицо у нее очень худое — неестественно худое. Скулы резко выдавались, подбородок был туго обтянут кожей, маленький носик заострился…
Словно почувствовав на себе его внимательный взгляд, служанка подняла глаза, и графу показалось, что они непропорционально большие для такого маленького личика.
Он никогда не видел глаз такого необычного цвета: глубокие сине-зеленые, они напоминали бурное море. Их обрамляли темные и длинные ресницы.
Девушка вопросительно посмотрела на графа, а потом щеки ее чуть порозовели, и, опустив взгляд, она снова занялась его ранами.
Граф снова посмотрел на тоненькие запястья с выпирающими косточками и вспомнил, когда ему в последний раз доводилось видеть такие же.
Он видел их у португальских ребятишек, детей крестьян, чьи посевы были уничтожены во время военных действий! Противостоящие армии обрекли их на голод: солдаты присваивали все, что давала земля, ничего не оставляя местному населению. Особенно этим отличались французы.
Голод!
Истощенные люди вызывали в нем чувство бессильной ярости и отвращения, хотя он и сознавал, что недоедание — это одно из неизбежных ужасов войны. Ему слишком часто приходилось видеть истощенных от голода людей, чтобы он мог сейчас ошибиться.
Граф заметил, что, пока он думал о служанке, та закончила перевязывать ему ногу и сделала это с такой ловкостью, которая никак не давалась его камердинеру. Теперь она бережно укрыла его одеялом и снова взялась за ведерко с углем.
— Подожди! — остановил ее граф. — Я уже задал тебе вопрос, на который ты пока не ответила. Кто ты?
— Меня зовут Жизель, милорд… Жизель… Чарт.
Перед тем как назвать свою фамилию, она на секунду замялась, что не укрылось от графа.
— Ты не привыкла к такого рода работе?
— Нет, милорд, но я рада, что мне удалось получить ее.
— Твоя семья бедна? — продолжил расспросы граф.
— Очень бедна, милорд.
— И из кого она состоит?
— Из моей матери и маленького брата.
— Твой отец умер?
— Да, милорд, — едва слышно сказала Жизель.
— Тогда как же вы жили, пока не переехали сюда?
У него было такое чувство, что Жизель нехотя отвечает на его вопросы, но тем не менее положение не позволяло ей отказаться на них отвечать.
Она стояла, держа в руке бронзовое ведерко — настолько тяжелое, что ее тело перекосилось на один бок. Девушка казалась слишком хрупкой и воздушной для столь тяжелого груза.
Граф рассмотрел выпирающие ключицы над вырезом ее платья с набивным рисунком и острые худые локти.
Девушка явно страдала от сильного недоедания — он был абсолютно уверен в этом. Мраморная белизна ее кожи на самом деле была бледностью, свидетельствовавшей об анемии.
— Поставь ведро, пока я с тобой разговариваю, — резко приказал он.
Служанка послушалась, с опаской взглянув своими огромными глазами, словно боялась того, что он собирался сказать.
— Ты понапрасну растрачиваешь свои таланты, Жизель, — сказал он, немного помолчав. — Грех чистить камины, таскать уголь и драить полы, когда твои пальцы обладают даром целительства.
Жизель никак не реагировала на его слова: она пассивно стояла и ждала, что будет дальше. Граф добавил:
— Я собираюсь поговорить с домоправительницей, чтобы ты оставила работу и обслуживала исключительно меня.
— Не думаю, чтобы она это разрешила, милорд. Слуг в доме недостаточно, поэтому меня и взяли сюда на работу. В город съезжаются гости по случаю близкого открытия новой ассамблеи.
— Проблемы домоправительницы меня не интересуют, — высокомерно ответил граф. — Если я пожелаю пользоваться твоими услугами, а она будет возражать, тогда я сам стану твоим нанимателем.
Он помолчал, задумчиво глядя на нее.
— Наверное, так в любом случае будет лучше. Мне надо, чтобы ты два раза в день перебинтовывала мне ногу. И, несомненно, найдется немало услуг, которые ты сможешь мне оказывать: ты возьмешь на себя все те обязанности, которые женщинам даются легче, чем мужчинам.
— Я… я очень… благодарна вашей милости… но… я предпочла бы отказаться.
— Отказаться? С какой это стати ты отказываешься от моего предложения? — изумился граф.
— Потому, милорд, что я не могу рисковать потерей работы, которую я здесь нашла.
— Рисковать? — Граф с недоумением уставился на Жизель. — А почему вдруг пошла речь о риске?
— Я бы не хотела быть уволенной… как вы только что уволили вашего камердинера, — тихо ответила она.
Граф расхохотался.
— Если ты решила, что я уволил Бэтли, то ты глубоко ошибаешься! Даже если бы я попытался это сделать, то, думаю, он все равно не ушел бы. Он служит у меня уже пятнадцать лет и привык к моей несдержанности и грубой речи. По отношению к тебе я постараюсь быть осторожнее.
Жизель переплела пальцы и посмотрела на графа еще более опасливо, чем прежде.
— Ну что еще не дает тебе покоя? — спросил он. — Не могу поверить, чтобы ты не сочла уход за больным хозяином более приятным делом, чем выполнение приказов других слуг. Неужели тебе понравится быть на побегушках?
— Дело… не в этом… милорд, — на ее личике явно читалось смущение.
— Тогда в чем же?
— Я думала о том… какое вознаграждение… вы мне предложите, — несмело произнесла Жизель.
— Сколько ты получаешь сейчас?