Таинственная служанка

Картленд Барбара

— Ты пытаешься вмешиваться в мои распоряжения, Жизель? — осведомился граф.

— Нет-нет… конечно, нет! — поспешно ответила она. — Просто мне… не хотелось бы… чтобы вы тратили на меня… так много денег.

— Я имею право тратить мои деньги так, как мне заблагорассудится, — объявил граф. — И хотел бы напомнить тебе, что в течение последнего года не имел возможности тратить свои немалые доходы ни на что, кроме докторов, которые, за счастливым исключением в лице мистера Ньюэла, ничего не дали мне в обмен на мои гинеи.

— Вы

хотите сказать… что вам приятно было покупать платья… которые вы для меня выбрали… и все остальные вещи?

— Я нисколько не покривлю душой, когда скажу, что получил от этого большое удовольствие! — сказал граф. — И позволь прибегнуть к довольно банальной фразе и сказать, что тебя стоит одевать.

У нее по-прежнему был обеспокоенный вид, и граф добавил:

— А если ты только заикнешься о том, что вернешь мне деньги, то я, наверное, тебя просто отшлепаю! Однако, чтобы хоть как-то успокоить твою идиотскую, неуместную гордость, давай договоримся вот о чем: если ты решишь, что эта одежда тебе больше не понадобится, или если мы поругаемся из-за какого-нибудь пустяка, вроде моей склонности тратить мои собственные деньги по своему усмотрению, то мы отдадим все эти наряды полковнику, для его театрального гардероба.

Немного помолчав, граф продолжил:

— Мадам Вивьен сказала мне, что у нее есть немалый запас всевозможной одежды, относящейся к самым разным эпохам, на тот случай, чтобы полковник в любой момент мог поставить такой спектакль, какой пожелает, не дожидаясь шитья новых костюмов.

Тут он улыбнулся.

— А еще я слышал, будто в Челтнеме он всегда держал наготове быстрых лошадей и экипажи, чтобы доставлять все, что ему может вдруг потребоваться для шарад и спектаклей, которые полковник часто устраивает в замке Беркли.

— Н-наверное… я вам кажусь ужасно нелепой, милорд, — тихо проговорила Жизель.

— Вовсе нет, — возразил граф. — Такие чувства вызывают у меня самое глубокое уважение. Большинство женщин всегда готовы взять у мужчины все, что только можно. Ты — исключение из правил, Жизель, и я не сомневаюсь, что большинство мужчин сочтут такое свойство очень привлекательным.

Он увидел, что она облегченно вздохнула. Немного помолчав, Жизель спросила, словно ребенок, которому необходимы уверения взрослого:

— Я… вас не подведу?

— Я глубоко убежден в том, что ты никогда этого не сделаешь, — сказал граф.

Его голос прозвучал необычно глубоко и выразительно. И когда он встретился с Жизелью взглядом, обоим показалось, что в эту минуту произошло нечто необычайное, хотя оба не могли бы сказать, что именно.

На секунду они замерли, а потом Жизель порывисто отвернулась и немного невнятно проговорила:

— Мне… позвонить, чтобы вам принесли чаю? Или… вы предпочли бы нечто более крепкое, ваша милость?

— Думаю, нам обоим полезно было бы выпить немного вина, — ответил граф. — И потому, что я получу от него больше удовольствия,

чем от чая, и потому, что, как ты прекрасно знаешь. Генри в любую минуту может привести сюда Джулиуса.

Он увидел, что Жизель задрожала. Потом девушка посмотрела на графа, и он без всяких слов понял, что она думает о том, что произошло между ними совсем недавно, то, чему граф не мог подобрать подходящего определения.

«Ну, по крайней мере, одну из проблем я решил успешно!»— подумал он.

И попытался понять, почему ему почти невыносимо неприятна мысль о том, что для того, чтобы отработать свои пятьдесят фунтов, Жизель должна будет проводить время с Джулиусом.

Граф Линдерст сильно устал после этого бурного дня, наполненного событиями, но сон не шел к нему, хотя боль в раненой ноге совсем не беспокоила его.

Он снова и снова мысленно перебирал все, что произошло в конце дня, когда Генри, как и ожидалось, привез Джулиуса, чтобы навестить больного родственника.

Как только Бэтли доложил о том, что джентльмены уже внизу, Жизель тихо выскользнула из комнаты, и граф принял Генри Сомеркота и Джулиуса Линда один.

— Какой сюрприз, Джулиус! — приветствовал он своего молодого родственника с прежде не свойственным для их отношений радушием.

— Рад видеть, что вам стало лучше, кузен Тальбот.

Тогда как Генри Сомеркот был подлинным светским щеголем, потуги Джулиуса казаться таковым приводили к довольно жалкому результату.

Он явно одевался у дорогого портного, однако не обладал ни фигурой, ни внушительной внешностью двух своих более старших родственников, которым долгое пребывание в армии придало немалую уверенность в себе. Не отличался он и хорошим вкусом, которым так славился капитан Сомеркот.

Цвет его панталонов заметно отличился от того желтого оттенка, который ввел в моду принц-регент, шейный платок был чересчур пышен, кончики воротника оказались слишком высокими и привлекали ненужное внимание.

Однако граф почти с яростью подумал, что в глазах женщин Джулиус должен выглядеть весьма презентабельным молодым человеком.

Только внимательно присмотревшись к его лицу, можно было заметить морщины под глазами и чуть заметный второй подбородок, говорившие о том, что для мужчины двадцати четырех лет он находится далеко не в хорошей физической форме.

Тем не менее ни в выражении лица графа, ни в его голосе не чувствовалось никакого осуждения. Он приветливо пригласил пришедших сесть и позвонил, потребовав еще вина.

— Я позволил себе рюмку вина в одиночестве, — объяснил он, — но мне будет очень приятно, если вы ко мне присоединитесь. И я уже пригласил к себе гостью, остановившуюся в этом же доме, некую миссис Бэрроуфилд. Она пока не ответила. Возможно, у нее есть какие-то другие планы.

Незаметно посмотрев на Джулиуса, граф заметил, как у того вытянулось лицо.