Таинственная страсть. Роман о шестидесятниках

Аксенов Василий Павлович

Этот адресат в больших чехословацких очках ждал его в своем кабинете. При виде поэта в сопровождении сотрудников он посмотрел на свои часы (тоже чехословацкие) и одобрительно кивнул. Поэту было предложено кресло и стакан чаю с лимоном. Адресат спросил, не желает ли поэт чего—нибудь покрепче. Поэт с удивившей по самого непринужденностью сказал, что коньячку бы не помешало. Адресат взял со стола листок бумаги и похвалил стихотворение «Танки идут по Праге». Очень интересные рифмы. Большая искренность. В другие времена, Ян Александрович, вас бы расстреляли за измену Родине. Но сейчас не те времена. Есть огромная разница между нашими временами и другими. Мы с товарищами посовещались и решили направить вас в Соединенные Штаты Америки. Предлагаем вам там полную свободу действий. Выступайте где хотите и читайте что угодно. Кроме все этого, мы были бы вам признательны, если бы вы передали одному

из представителей администрации — вот тут, на бумажке, его имя — благодарность за невмешательство.

Татьяна почти по-диссидентски злилась на него за эти письма, однако она не успела с ним даже поверхностно разобраться, как он исчез. Позвонил уже из Нью-Йорка. Сказал, что вчера ужинал у Кеннеди. Тебе привет от Боба и Джоан. Ты что, рехнулся, взревела девушка, очевидно, имея в виду подслушивающие устройства.

Почти сразу после прибытия в Штаты Ян отправился отдохнуть на Гавайские острова. Как же так, удивится читатель. Целый месяц отдыхал в Крыму и сразу отправляется на Гавайи? Не удивляйтесь, наш друг: короткая встреча с разлюбезным адресатом может сразу стереть достижения отдыха. Здесь, на Оаху, на блаженном берегу Вайкики, прогуливаясь по пляжу с большой записной книжкой под мышкой и уверяя местных девушек, что он тот самый, настоящий, а не подставленный Ян Тушинский, он написал один из своих западных шедевров.

…Что толку шумным быть поэтом,какая в этом благодать?А вот бесшумным пистолетомполезней, право, обладать!Чекист сибирский Лев Огрехов(До вмешательства высокой редактуры там был «чекист советский».)вербует водкой бедных грекови разбивается на части,вооруженный до зубов,внезапно выпрыгнув из пастирекламы пасты для зубов.С мешком резиновым тротилаамериканец Джон О'Нил,напялив шкуру крокодила,переплывает ночью Нил.Следя за тайнами красавиц,шпион китайский, тощий Ван,насквозь пружинами пронзаясь,ложится доблестно в диван.И там, страдая, вместо «мама…»Он гнусно шепчет «Мао… Мао…»………………С ума схожу. Себя же боязно.Быть может, я и сам шпион?Я скручен лентами шпионскими,как змеями—Лаокоон.

Задыхаясь от смеха, он читает этот стих ночью родной, любимой Тане Фалькон, чтобы ее развлечь, a главное, чтобы развеять глупый слух, будто Ян Тушинский не обладает чувством юмора, а является агентом Агитпропа. Она молчит — минуту, другую, каждая минута стоит $28.30 — рядом с ней сидит заглянувший на огонек Юра Атаманов, вдвоем они только что толковали «Колымские рассказы» Варлама Шаламова — потом хрипловатым, но любимым голосом спрашивает: «Не понимаю, что в этом смешного?»

Российский юмор — вещь особая. В нем не найдете норм тугих. Тут плавятся в руладах Собинова обэриутов утюги.

1968, октябрь

Эхо

Эхо Чехословакии. Крупнейший советский пропагандист и почти такой же меткий, как Грибочуев, «снайпер партии» Шурий Шурьев сидел в своем кабинете члена редколлегии ведущей нашей газеты «Правда», в которой днем с огнем не найдешь ни крошки лжи. Другие, нечестные

газеты на иностранных языках лежали перед ним на столе рядом с чаем и бутербродами из номенклатурного буфета. Шурий Шурьевич по заданию ЦК и в целях борьбы зa мир овладел тремя основными языками врага, и сейчас, поедая бутерброды с семгой, с ветчиной, с икрой и с кильками, он просматривал эти газеты и всякий раз, находя там что-нибудь для себя болезненное, нехорошо, темно и закулисно, усмехался.

Но вообще-то он пребывал в великолепном настроении. Историческая операция не только удалась, она достигла триумфальных высот. Братская армия CSR не оказала нашим полчищам никакого сопротивления. В наших танковых войсках, несмотря на увлечение «Затоваренной стеклотарой», случаев предательства почти не отмечено. По всей этой продолговатой, как «Титаник», стране идет замена партактива новым патриотическим составом из хозяйственников. Приятно все-таки осознавать, что и ты вложил в эти процессы внушительную лепту своими публикациями как на языке титульной нации, так и в варварских переводах.

В дверь постучали так, как он любил, — элегантно, без всякой обязательности, чуть ли не на ходу. Так стучит, скажем, Эдик Мехаморчик или даже Гулька Самшитова.

— Прошу вас, заходите! — крикнул он из-за стола. Порог перешагнул вполне респектабельный советский молодой человек эпохи НТР: пиджачок, джемпер, вязаный галстучек, башмаки на «манной каше»; внутри предполагается тренированный организм; снаружи — благовоспитанная голова, волосы на пробор, черты безусловно славянские.

— Шурий Шурьевич, прошу прощения, что отрываю вас от работы, но я просто хотел выразить вам свою глубокую благодарность.

Шурьев рукой молотобойца указал визитеру на стул.

— Прошу вас, садитесь. За что вы хотите меня благодарить?

— За ваши статьи о Чехословакии. Какой глубокий анализ! И в то же время какие яркие эмоции! Сколько праведного гнева в адрес тех, кто его заслужил! У нас в институте вы стали просто притчей во языцех!

— Притчей во языцех? — удивился Шурьев. — Вы уверены в том, что правильно употребляете это выражение?

— Стопроцентно уверен, Шурий Шурьевич, — молодой человек поднялся со стула и, отведя правую руку слегка на манер дискобола, засандалил «правдисту» пощечину такой силы, что тот рухнул тяжелым боком на пол и не сразу поднялся. Молодой человек стоял в боксерской позиции, ожидая, когда обиженный им человек поднимется. Поднявшись, Шурьев, почти ничего не соображая, с ревом ринулся на него. Шагнув в сторону, молодой человек пустил в ход обе руки и отбарабанил на корпусе бывшего металлурга настоящую боксерскую атаку. — Это вам за наглую фашистскую ложь! — Третьим заходом Герка Грамматиков (это был он) локтем двинул Шурьева в корпус, после чего дернул на себя его ногу. Тот грохнулся всей спиной. Пол бетонного конструктивистского строения слегка качнулся. — А это за всю «Пражскую весну»! — Шурьев пополз в угол, потащил за собой стул, чтобы ощетиниться ножками. Грамматиков быстро причесал растрепавшуюся прическу. — Впредь поосторожней обращайтесь с оружием партии, товарищ Шурьев, — посоветовал он своей жертве и вышел в коридор. По коридорам он шел с нарастающей скоростью. На проходной заметил, что дежурный охранник с телефонной трубкой у уха пытается разобрать какие-то невразумительные хрипы: «Не понимаю, товарищ Шурьев. Что с вами, товарищ Шурьев?» Не отрываясь от трубки, он приветливо помахал проходящему через турникет Грамматикову.

На улице инсургента ждал французский автомобиль «Пежо-404»; за рулем сидел с сигаретой Влад Вертикалов. Грамматиков плюхнулся на сиденье рядом с ним и немного повыл в сторону. К этой странной манере спасенного над Львиной бухтой его друзья более-менее привыкли.

— Где ты там так долго шлялся, Герка? — спросил Влад.

— Да у меня там, знаешь, девчонка знакомая работает, — пояснил Грамматиков.

— А как ты туда так запросто проходишь?

— Да я ведь и сам здесь экспедитором работал, меня вся охрана знает.

Вертикалов двинулся. Поехали на Таганку, играть «Гамлета». У Влада там была роль Принца Датского, а Герка подрабатывал к зарплате в роли одного из четырех капитанов.

1968, ноябрь

Карузо

В ноябре все того же «катастрофного» года Кукуш и Baксон оказались в Ростове-на-Дону. В предвечерний час прогуливались там по центральному бульвару. Кое-какие, пусть жалкие, следы остались там в архитектуре от буржуазного богатства. Ну, ранний модерн, конечно, с его извивами. От комсомольской утопии конструктивизма тоже осталось два-три памятника; ну, например, фисташкового цвета отель, где они остановились, похожий боками на элеватор зерна.