Таинственные старушки, загадочные прохожие и незваные гости
Шрифт:
Гроб опустили в землю, и каждый бросил в него по горстке мерзлой земли. Потом на сосне, растущей рядом с могилой, отец прибили жестяную табличку, на которой краской от руки было написано
«Николай Алексеевич Громов-1904-1946»
Никаких рыданий и падений на могилу не было. Все были сдержаны, и только слеза сама текла по щеке мамы, а бабушка, смотрела на могилу и поправляла платок, и все ее мысли ее были где-то там в 1923, когда первый раз они увидели друг – друга.
Поминки
Вечером к ним зашли ненадолго соседка Лидия Петровна, и Валя. Они зашли подбодрить и посочувствовать, и вспомнить хорошего человека, которого теперь больше нет. Соседки принесли с собой банки с консервами, и соленую капусту. Бабушка поставила на стол все то, что можно было собрать в то время, картошку, соленые огурцы, кильку и ливерную колбасу. И поминки все-таки получились.
– Пусть будет Николай Алексеевич, тебе земля пухом! – сказала Лидия Петровна, и посмотрела на рюмку с куском черного хлеба, которую налили специально для покойного.
Пусть будет пухом, – повторили все тихо, и не чокаясь, выпили водку. После этого стало немного теплее, от разбежавшейся сразу по телу жидкости. Съев по кусочку картошки, и распотрошив маленькую кильку вдобавок, бабушка с Лидией Петровной, закурили папироску, и отошли к печке.
– Я так боюсь покойников, – сказала мама. Я теперь всю ночь спать не буду. Мама передернулась. Не то от холода, не то от предстоящей ночи, в пустой квартире.
– А ты подержалась за его пятку? – спросила Валя.
– Подержалась. Все равно страшно. Когда хоронили – нет. Все-таки день, и народа много. А ночью… Хорошо еще мы с матерью вдвоем., посмотрела она на свою мать.
– Надь, не бойся! – сказала бабушка. Мы с тобой в одной кровати спать ляжем.
– Он у вас такой хороший человек был, зачем ему вас пугать? – сказала успокоительно Лидия Петровна. – Это все суеверия. Все мы, когда ни будь, умрем, и ничего там не будет. Заснем и все. Жалко человека, а мы его еще бояться начинаем. Глупость все это. Я уже сколько человек похоронила, никто ко мне не приходил. Живых надо бояться!
– Надь, мы с тобой крещеные, икона у нас висит, они на икону не приходят, – сказала, бодрясь, бабушка.
– Мы же все сделали, как положено. И отпели, и сорокоуст заказали, и все с ним в гроб положили, кажется, ничего не забыли сделать. Поэтому все должно быть хорошо, – обернулась она к соседкам.
– Я слышала, что покойники приходят, если им что-то забыли одеть, или в гроб с ними что-то не положили. Мать, а мы отцу все одели правильно. Он ничего не просил еще? – спросила Надя.
– Женщины в церкви сказали, что все правильно. А, что мы его в старое одели, так он не обидится. Сам знал, что ничего у нас лишнего нет., пожала плечами бабушка.
– Отец не обижайся, мы для тебя старались. Вон даже Петька приезжал, о тебе вспоминал, – сказала мама, обращаясь в никуда.
– Да, Николай твоего Петра очень любил. Они, когда он еще поздоровее был, пели вместе, у Николая тоже голос хороший был.
– Отец очень любил – «Липа вековая надо мной шумит», – пропела тихо мама. А
– Давайте споем, тетя Лида, а на поминках петь можно? – спросила она женщин.
– Можно, потихоньку. Мы же не веселимся, а его вспоминаем, – сказали они.
Мама взяла гитару, и женщины запели, – «Однозвучно гремит колокольчик…»
От этого стало спокойнее, и все постарались больше страшные истории не вспоминать.
– Ну ладно Мань, мы пошли. Уже поздно. Спокойной ночи, – сказали соседки, поднимаясь со стульев.
– Надь, пойдем, их проводим, вместе, и заодно двери закроем, – сказала бабушка, сделав просящие глаза..
– Пойдем, – согласилась мама, потерев руки и подняв плечи.
Они проводили соседок до входной двери, которая была на первом этаже, и служила отдельным входом на второй. Дальше, нужно было подняться по крутой лестнице, и пройти длинный коридор с чуланами, и только потом, попасть в коридор, объединяющий их три комнаты. Бабушка закрыла входную дверь на крючок, потом чуланную, по дороге они гасили свет, предыдущего помещения, и переходили в освещенное другое. Так было не страшно. Потому что коридоры и лестница были очень длинными, и в темноте в их углах, можно было увидеть и представить что угодно. Наконец, они вошли в коридор между комнатами, и закрыв его, и погасив в нем свет, заперли за собой дверь в одной из комнат, в которой они собирались спать. Присутствие соседок, еще чувствовалось, они тоже щелкали замками на своем первом этаже, и мама и бабушка разделись и легли в кровать.
– Надь, ну что будем свет гасить? – спросила бабушка, и вопросительно улыбнулась, округлив глаза и подняв брови. В это время она была очень похожа на себя девочку, которая нашалила, и боялась рассказать маме.
– Гаси, уже почти двенадцать, спать очень хочется, заснем, а проснемся, уже утро будет. Мать, нам с тобой ведь все не почем! – ответила мама, и спряталась под одеяло.
Бабушка погасила свет, и они, накрывшись одеялом, быстро заснули.
– Мать, проснись, кто-то в дверь шарахается, зашептала испуганно мама, – входная дверь глухо стучала.
– Ветер это! – сказала бабушка и все– таки прислушалась.
Дверь громыхала, как будто они оставили ее открытой, а ветер шарахал и шарахал ее о стену. Да не порывисто, а так продолжительным стуком. Тра-та-та Тра– та– та. Бум– бум– бум. Так настойчиво и громко.
– Ты думаешь, ветер, а чего он так гремит, вроде, когда мы провожали на улице, такого ветра не было? – засомневалась мама.
Стук раздавался уже сильнее, и он был какой– то гулкий, как могла бы в дверь стучать огромная рука, БУМ-БУМ-БУМ!
Надька, такое впечатление, что он стучит уже в чуланах, а не на улице, – сказала бабушка, привстав в кровати.
– Мать, может быть, это отец к нам пришел, – сказала мама, и глаза ее сделались очень испуганными. Она прижала к себе одеяло, но стук затих.
– Ветер, – сказала облегченно бабушка.
Но, в это время, снова, раздались звуки, и они были уже в двери, отделяющей чулан от прихожей. Кто– то продолжал грозно долбить в дверь, и к этому звуку прибавились звуки скрипа досок пола.