Таинственный двойник
Шрифт:
Зашел внутрь. Пахнет свежерубленным лесом. На стене икона Пресвятой Богородицы. Пока одна, зато с лампадой. Помолился князь, отвел душу.
– А где батюшка? – спросил он у старухи.
– Уехал, – отвечает она печальным голосом, – будет через месяц.
– Людей-то тут много? – продолжает допрос князь.
– Вертаются, – как-то неопределенно ответила она.
– А где они?
– Дак, кто за дровами, кто на охоте.
Они вышли наружу.
– Не вижу жилья, – проговорил князь.
– Да вон оно, – старуха махнула рукой.
Князь пригляделся. И впрямь: из земли одни трубы
– Боится народ избы высокие ставить, – тяжело вздохнул Даниил. – Ну, мать, впитала в меня эта земля еще большую любовь к русской земле. Вынослива она. И мы вынесем. Будет здесь град. Век люди ему будут поклоняться. Прощевай, матушка. На, – он протянул кисет, туго набитый деньгой, – раздашь людям. Ну, мать, будь здрава, а я возьму горсть земли на память.
Он отрезал от рубахи кусок полотна и бережно завернул землю.
– Кстати, матушка, а ты не знаешь, где был дом воеводы?
– Как не знать. Епифановна я, – не без гордости сообщила она.
Князь догадался, что она была в услужении. Они подошли к месту, где почти не было головешек. Это показалось странным.
– А где… дом-то?
– А… да Андрей велел его разобрать. Стены крепили.
Князь склонил голову и довольно долго стоял в таком положении.
– Большой был человек ваш воевода. Вечная ему память.
– Большой, – подтвердила Епифановна.
– Прощевай, матушка. Дозволь поцеловать тебя.
Он трижды ее поцеловал и дал знак, чтобы подвели коня.
– Поганых гони, мил человек! – крикнула она, крестя его вслед.
– Да, гнать поганых… – он вздохнул.
– Ой, – ударила она себе по ногам, когда всадник был уже далеко, – да что ж это я, дура старая, не спросила его, кто он будет.
А Даниил, прежде чем из его глаз навсегда скрылось это пепелище, остановил коня и окинул взглядом поле, по которому двигались татарские полчища, и тот холм, на котором возвышались остатки города. И не печаль была в его глазах, а радость. Нет, не падет Русь, коль вгрызается человек в эту, казалось, мертвую землю.
– Будем жить!
И он стегнул коня.
ГЛАВА 3
Вгрызаться вновь в свою землю – этим жила вся погорелая Русь. И Киев не был в стороне. Одним из первых, кто восстановил, а вернее, отстроил заново свои хоромы, был и боярин Вышата. Двухэтажный домище, скрытый за высокой оградой, отливал позолотой свежести тщательно подобранных и обструганных сосновых бревен. Окна, венчанные золотистыми карнизами, придавали дому нарядность, а высокое боярское крыльцо с точеными фигурными подставами – солидный вид. В глубине ухоженного двора возвышались хозяйственные постройки, тоже отстроенные заново. Все говорило о вкусе и тугом кармане хозяина.
А о внутреннем убранстве и говорить нечего. Печи украшены греческими изразцами. На стенах – дорогие восточные ковры, головы и шкуры убитых зверей. Мебель отличалась не только красотой, но и добротностью. А какие были канделябры! Литые, изображающие различные фигурки. Одним словом, все радовало глаз.
Обойдя свои владения, боярин решил пригласить гостей. Пусть видят Вышатову силу. Гости же должны быть непростые, именитые: Глеб Ростиславович, князь смоленский; Ярослав Романович, князь Пронский;
Всех их гнало за такие версты не хоромы Вышатовы смотреть, ни хлеб-соль откушивать, а вело их желание увидеть князя Даниила. Послушать его, как он был принят самим Батыем. Знали все на Руси, что злее зла честь татарская. А все же… Надеялись, что почтит своим присутствием Мономахович.
В то утро, когда съезжались гости, весь Киев стоял вдоль дорог. Еще бы! Пропустить такую картинку не каждый мог. Она напоминала чем-то ту жизнь, которую город вел до нашествия Батыя. Тогда часто разные гости наведывались в стольный град. Пацаны, как грачи перед отлетом, облепили по дорогам все деревья. Они-то первыми и поднимали крик:
– Едут! Едут! Князь едет!
Это они догадывались по всаднику, ехавшему впереди всех с хоругвью в руках. За ним десятка два вооруженных всадников. Кольчуги сияют, шлемы горят. А вот и воз. Кто же в нем едет? Да это ж боярин Борис Кочева. Рядом гарцует его сын на тонконогом коне. Народ любуется всадником: мужики – конем, бабы – сыном. Пригож боярич. Лицо открытое, с неокрепшей юношеской бородкой, щеки горят алым цветом. Глаза смотрят с вызовом. Облачен в богатый запашной кафтан с косым воротом темно-синего цвета. Ворот, рукава и подол наведены золотом. Одежда князю не уступит. А пояс – весь золотом горит. А что ему! У отца несколько солеварен, деньга так и сыплет, как снег на воскресенье. И не худ телом. Плечист, крутая грудь – все говорит о могучей силе. Недаром молва идет, что это лучший кулачный боец. Бабы зашептались: «На смотрины едет!» Знают, что у хозяина дочь-красавица на выданье.
– Чем не жених, – вторят другие, – пригож, богат. Быть скорой свадьбе!
Не успел проехать со своим обозом боярин, как показался новый отряд. На этот раз сторожа не ошиблись: «Князь! Князь!» Да не тот. Все ждали Даниила, а это всего лишь его братец Василько. Знать, дела не отпустили, братана послал. Построй его отряда тот же, что у боярина. Только кони одномастные: игреневые, не то что у боярина. Сам же князь на вороном. Не шагает он под ним, а плясом идет. Одет князь просто: в сером дорожном кафтане без всякой позолоты. На голове – шелом вязаный. По толпе побежало: «Василько! Василько! А где Данило? Данило?» А за ним дворский Андрей, воевода Дмитрий, сотник Микула.
– Дмитрий! Дмитрий! – опять бежит по толпе.
Для многих это священное имя – это он боролся с Батыем, защищая город.
– Жив! Жив!
– Слава князю! – понеслось над городом.
– Слава воеводе! – вторила толпа.
А они ехали и кланялись на обе стороны.
Каждого приезжего встречали люди Вышаты. Их сразу можно отличить: с ног до головы все в красном. Они знают, куда надо направить гостей. Не все же имеют в стольном граде свои хоромы. Боярин не поскупился, лучшие дома откупил на время. А завтра с утра гости жалуют на боярский двор.