Таинственный двойник
Шрифт:
– А я в Рим еду.
– В Рим? Ты?
Тот кивнул.
– С чего бы то?
– Пока ты там смотрел бои кулачные, папа прислал ко мне своего монаха Алексея.
– Чего же хочет Иннокентий?
– Ну! – Даниил поднял кубок.
Он пил долго, не торопясь. Закончив питье, вытер рукой усы и бороду. Взял малосоленую севрюжку, посмотрел на нее и разорвал пополам.
– Держи! – и подал половину.
Они посмаковали рыбину. Затем Василько сказал:
– Ты мне не ответил, чего же хочет Иннокентий.
– А! – махнул рукой Даниил, – все, что хотел раньше – принять
– Да, – покачал головой брат, – настырен папа.
– А что ему не настырничать? Он спит и видит Русь подгрести под себя. Где он еще возьмет таких соболей, мед. Будет откуда для своих походов воинов черпать.
– Так на кой он тебе сдался?
Даниил встал с сидельца, подошел к окну. На дворе незаметно подкрадывалась осень. Кое-где стала золотиться листва. Холодный ветер, проникавший с улицы, крутил у ограды опавшую листву. Он вернулся на свое место, тяжело вздохнул, почему-то посмотрел на иконостас.
– Обещает издать свою буллу и объявить Крестовый поход на мусульман – так рассказал мне его нунций. Ради этого я готов на все. Ты знаешь, когда я стоял на развалинах Козельска, у меня так трепетало сердце, что, казалось, вот-вот выскочит из груди. Какие люди там жили! Святые! И они отдали свои жизни, чтобы сказать нам, живым: «Любите свою землю, берегите ее!» И не успокоится мое сердце до тех пор, пока на этой земле будет господствовать татарская нечисть! Вот поэтому я еду в Рим. Только, брат, об этом никто не должен знать.
И вновь взялся за кувшин.
– Об этом меня и предупреждать не надо. Только охрану возьми, – Василий поднял кубок. – За твой удачный поход!
…Осень выдалась богатой. Летом вовремя прошло несколько хороших дождей, и смерды умаялись убирать урожай. Давно известно, что у торгового человека нюх особый. Как бы само собой, но боярская площадь заполнилась торговыми людьми. Каких только товаров ни навезли и для бояр, и для смердов. Какой одежды ни встретишь: тут тебе и порты, корзна, луды, перегибы, сустуги, убрусы, сапоги, лапти, плащи. А ткани: и льняные, и шерстяные, и поволоки греческие. Украшения – смотришь, и глаза разбегаются: цепи золотые, пояса разные. Есть и золотом шитые, с жемчугом и каменьями, золотые с капторгами. Браслеты – и золотые, и серебряные. А от бус разных голова кругом идет. Немец инструменту навез разного: тут и лопаты, и серпы, косы, топоры… Всё есть.
А бояр сколько понаехало! Приехал из Киева и Вышата. Да не один, гостей приволок, Кочеву с сыном Елисеем. Пригласил он их погостить в свою вотчину. Те согласились, и не без умысла. Да и у хозяина виды: поближе его сынка к себе привязать. Спит, видать, боярин да видит солеварни Кочевы. Уж больно много они гривны добывают.
А за несколько дней до отъезда Кочевы в его семье был крупный скандал. А все из-за Елисея. Ключница узнала, что одна из дворовых девок понесла от него. Это уже была вторая жертва молодого жеребчика. Она притащила испуганную служанку в покои боярыни и поставила ее перед грозными очами хозяйки. Смазливое личико девушки, залитое слезами, выражало такой испуг, что он подкупил хозяйку. Ей стало жалко это забитое, робкое существо. Гнев ее как-то прошел.
– Ну… успокойся, – голос хотя и был еще строгим, но уже чувствовались нотки прощения. – Ты кому-нибудь сказывала?
– Не-е! – ревела виновница.
– Ладно… так и быть.
Она повернулась к ключнице:
– Отправь девку в деревню. Скажешь старосте, чтобы приютил ее на первое время.
Затем подошла к столу, на котором стоял ларец. Открыв, достала несколько серебряных гривен:
– Возьми. Избу поставишь. Хозяйство заведешь. А мужика я тебе подыщу.
Выпроводив девушку, боярыня пошла к супругу. Рассказав ему о случившемся, она уперлась в него тяжелым взглядом.
– Эх, – вздохнул тот, – женить надо жеребца.
И решил ответить на приглашение Вышаты.
Стихийная ярмарка была в разгаре. А прибывавшие возы всё скрипели и скрипели. Везли пшеницу, рожь, ячмень… разные деревянные поделки, глиняные изделия. Прибывали и заморские гости. Дивиться надо было их чутью. За морем и то учуяли поживу.
Вот тянется ряд украшений. Кого среди покупателей только нет! Тут и смерды, удачно продавшие свой товар и теперь ищущие для супруг подарки подешевле. Тут и старосты, дружинники, тут и бояре. Но им подавай товар подороже. А его мало, не всем хватает.
Очень понравился Анастасии золотой пояс на червчатом шелку с каменьями. Но… дорогой! Стоит она в раздумье, держа его в руках, вдруг откуда ни возьмись Елисей. Глянул он на этот пояс, глаза загорелись.
– Дай-ка суда, – грубовато сказал он, забирая его из рук растерявшейся девушки.
Развел руки с этим поясом, пробегая по нему глазами.
– Беру! – торжественно и нагловато произнес он.
Анастасия круто развернулась и пошла прочь.
– Ты зря обидел девушку, – сказал торговец, как бы шутя добавил: – будешь свататься, она тебе это припомнит.
– Да куды она денется! – с вызовом бросил он, – это я еще погляжу, сватать аль нет. Ха! Ха!
Увидел бы он выражение прекрасных глаз, когда она, услышав его слова, резко обернулась. Да некогда ему было смотреть, деньгу считал.
За обедом Вышата не узнал дочь. Когда появилась припоздавшая Настенька, отец понял, что с ней что-то случилось. Лицо хмурое, взгляд чем-то озабочен. Признаться, такой ему еще видеть ее не приходилось. Он стал осторожно наблюдать за ней, в душе появилось какое-то беспокойство. Она не отвечала на вопросы Елисея, делая вид, что его не слышит. Ни разу не взглянула в его сторону.
– Что-то произошло, – подумал отец, – надо мирить.
В это время, как бы ему на помощь, в окно ворвались звуки труб, бубен, звон колоколец. Все догадались, что это были скоморохи. Это ли не момент для примирения! Нужно сказать, что с приходом татар скоморохи куда-то исчезли. И вот снова слышен их веселый голос.
Гости с радостью откликнулись на приглашение хозяина сходить посмотреть на возрождаемую диковину. Народ стоял сплошной стеной. И только усилиями стражи удалось пробиться к месту их выступления. Живость картине добавлял огромных размеров медведь, который, как казалось, с удовольствием показывал свои номера.