Таинственный остров (изд.1949)
Шрифт:
Пр'aу, прао — малайское открытое, почти плоскодонное с вогнутыми внутрь кормовым и носовым штевнями судно, построенное целиком из тикового дерева.
Ранг'oут (ранг'oутное дерево) — совокупность надпалубных частей вооружения судна, предназначенных для постановки и несения парусов.
Рей — поперечный брус на мачте, к которому прикрепляют паруса.
Рефракция света в атмосфере — оптическое явление, при котором из-за преломления световых лучей в атмосфере удалённые объекты кажутся смещёнными, а иногда изменившими свою форму.
Риф — поперечный ряд продетых сквозь парус
Секст'aнт (в морском деле секст'aн) — прибор для измерения высот небесных светил над горизонтом с целью определения координат места наблюдателя.
Ст'aксель — косой треугольный парус.
Ст'oпор — приспособление для остановки какого-либо механизма или для закрепления его частей в определённом положении.
Таль — подвесное подъёмное устройство с ручным или моторным приводом.
Т'oпсель — рейковый парус треугольной формы.
Тр'aверз — направление, перпендикулярное курсу судна.
Фальшб'oрт — лёгкая обшивка борта выше палубы.
Фарв'aтер — судовой ход, безопасный в навигационном отношении проход по водному пространству.
Фок — самый нижний парус на передней мачте судна (фок-мачте) с прямыми парусами или треугольный парус на судне, имеющем одну мачту.
Фор-м'aрсель — см. марсель.
Ширстр'eк — самый верхний пояс бортовой обшивки корпуса судна, примыкающий к палубе.
Шпанг'oуты — ребра судна, к которым крепится наружная его обшивка.
Шт'eвень — особо прочная часть корпуса судна, которой заканчивается набор судна в носу и корме.
Ярд — мера длины, равная 0,9144 метра.
Евгений Павлович Брандис
(1916–1985)
О Жюле Верне и «Таинственном острове»
1
…Незаметно подкралась старость. Уже много лет Жюль Верн не выезжал из Амьена и всё реже выходил из дому. Его мучили головокружения и бессонница. Он страдал от подагры и диабета, почти полностью потерял зрение, стал плохо слышать. Окружающий мир погрузился в полумрак, но он продолжал писать — наугад, на ощупь, сквозь сильную лупу, соглашаясь диктовать сыну Мишелю только в часы крайней усталости.
Из разных стран поступали десятки писем. Иные без адреса: «Жюлю Верну во Францию». Юные читатели просили автографов, с восторгом отзывались о его сочинениях, желали здоровья, подсказывали сюжеты новых романов. Известные учёные, изобретатели, путешественники благодарили писателя за то, что его книги помогли им ещё на школьной скамье полюбить науку, найти призвание.
Массивный шкаф в его библиотеке, отведённый для переводной «Жюльвернианы», был забит до отказа сотнями разноцветных томов, изданных на многих языках, вплоть до арабского и японского. Русские издания едва умещались на двух верхних полках. Но это была лишь частица того, что тогда уже было напечатано во всём мире под его именем.
Всё чаще в Амьен наведывались парижские репортёры и корреспонденты иностранных газет. И Жюль Верн, так неохотно и скупо говоривший о себе и о своём творчестве, вынужден был принимать
Почти каждый журналист начинал с традиционного вопроса:
— Месье Верн, не могли бы вы рассказать, как началась ваша литературная деятельность?
— Моим первым произведением, — отвечал Жюль Верн, — была небольшая комедия в стихах: «Разломанные соломинки». Я показал её Александру Дюма, и он не только поставил её на сцене своего «Исторического театра» — это было в 1850 году, — но даже посоветовал напечатать. «Не беспокойтесь, — ободрил меня Дюма, — даю вам полную гарантию, что найдётся хотя бы один покупатель. Этим покупателем буду я!»
Работа для театра очень скудно оплачивалась. И хотя я продолжал писать водевили и комические оперы, только лет через десять мне стало ясно, что драматические произведения не дадут мне ни славы, ни средств к жизни. В те годы я ютился в мансарде и был очень беден. Пора было всерьёз задуматься о будущем. Мой отец не переставал настаивать, чтобы я вернулся в Нант. С дипломом лиценциата прав мне было бы там обеспечено полное благополучие: отец хотел меня сделать совладельцем, а затем и наследником своей адвокатской конторы. Но я уже был «отравлен» литературой и остался в Париже. Моим истинным призванием, как вы знаете, оказались научные романы или романы о науке — затрудняюсь, как лучше сказать…
И всё-таки я никогда не терял любви к сцене и ко всему, что так или иначе связано с театром. Мне всегда было очень радостно, когда мои романы, переделанные в пьесы, начинали на сцене вторую жизнь. В этом отношении особенно повезло «Михаилу Строгову» и «Вокруг света в восемьдесят дней».
— Хотелось бы знать, месье Верн, что побудило вас писать научные романы и как напали вы на эту мысль?
— Меня всегда интересовали науки, в особенности география. И понятно, почему. Истоки будущих увлечений нужно искать в детстве. В нантский порт прибывали корабли со всех концов света. Я мечтал стать моряком, грезил о дальних странствиях, о необитаемых островах и даже попытался однажды, когда мне было одиннадцать лет, удрать в Индию на шхуне «Корали», поменявшись одеждой с юнгой. Любовь к географическим картам, к истории великих открытий никогда не остывала во мне и в конце концов помогла найти свой жанр. Литературное поприще, которое я избрал, было тогда ново и почти совсем не использовано. В занимательной форме фантастических путешествий я старался распространять современные научные знания. На этом и основана серия географических романов, ставшая для меня делом жизни. Ведь ещё до того, как появился первый роман, положивший начало «Необыкновенным путешествиям», я написал несколько рассказов на подобные же сюжеты, например: «Драма в воздухе» и «Зимовка во льдах».
— Расскажите, пожалуйста, о своём первом романе. Когда и при каких обстоятельствах он появился?
— Приступив к роману «Пять недель на воздушном шаре» — помню, как сейчас, знойное лето 1862 года, — я решил выбрать местом действия Африку просто потому, что эта часть света была известна значительно меньше других. И мне пришло в голову, что самое интересное и наглядное исследование этого обширного континента может быть сделано с воздушного шара. Никто не преодолевал на аэростате такие огромные расстояния. Поэтому мне пришлось придумать некоторые усовершенствования, чтобы баллоном можно было управлять. Помнится, испытывал сильнейшее наслаждение, когда писал этот роман и, главное, когда производил необходимые изыскания, чтобы дать читателям по возможности реальное представление об Африке.