Таинственный остров(изд.1980)
Шрифт:
Инженер рассказывал ему о чём-нибудь, стараясь разбудить его дремлющий ум, заставляя незнакомца прислушиваться и приглядываться. Иногда в комнату входил то один, то другой колонист, порой друзья собирались все вместе. Чаще всего они говорили о мореходстве — о том, что ближе всего любому моряку. Порой неизвестный как будто вслушивался в речи колонистов, и друзья скоро пришли к убеждению, что он кое-что понимает. Иногда они подмечали у него на лице скорбное выражение, говорившее о душевных страданиях, ибо трудно было предположить, что он притворяется; но несчастный молчал,
Он хранил какое-то печальное спокойствие. Но не было ли его спокойствие кажущимся? Не тосковал ли он в неволе? Трудно было сказать. А может быть, он постепенно менялся к лучшему, ведь это было так естественно. Он попал в тесный круг друзей, в спокойную обстановку, жил в полном довольстве, постоянно общался с колонистами, к которым в конце концов привык, всегда был сыт и тепло одет. Но облагородила ли его новая жизнь, которую он теперь вёл, или же, и это слово здесь уместнее, его попросту удалось приручить? Вот в чём был вопрос, и Сайресу Смиту хотелось поскорее разрешить свои сомнения, но он боялся отпугнуть больного, ибо считал его больным! Впрочем, исцелится ли когда-нибудь неизвестный?
Инженер непрестанно наблюдал за ним. Он следил за каждым движением его души, если только это слово можно было применить к неизвестному. Как хотелось Сайресу Смиту постичь эту душу!
Колонисты с искренним волнением следили за тем, как протекало лечение, предпринятое Сайресом Смитом. Они старались помочь ему в этом деле, продиктованном человеколюбием, и все, за исключением, пожалуй, одного маловера Пенкрофа, надеялись, как и Сайрес Смит, на исцеление неизвестного.
Как уже говорилось, незнакомец хранил невозмутимое спокойствие, но все видели, что он по-своему привязался к инженеру. Поэтому Сайрес Смит решил испытать его и, вырвав из привычной обстановки, отпустить на берег океана, прежде расстилавшегося перед его глазами, на опушку леса, который должен был напомнить ему те леса, где он провёл столько лет!
— Но, пожалуй, получив свободу, он убежит от нас? — спросил Гедеон Спилет.
— Однако необходимо произвести этот опыт, — ответил Сайрес Смит.
— Вот увидите, — заметил Пенкроф, — наш красавчик сейчас же улепетнёт, как только очутится на вольном воздухе и почует свободу!
— Не думаю, — ответил Сайрес Смит.
— Попробуем, — произнёс Гедеон Спилет.
— Попробуем! — повторил инженер.
Дело было 30 октября; неизвестный с острова Табор уже девять дней провёл в неволе, в Гранитном дворце. Было жарко, и солнечный свет заливал остров.
Когда Сайрес Смит и Пенкроф вошли в комнату, пленник лежал у окна и смотрел на небо.
— Идёмте с нами, друг мой! — сказал ему инженер.
Неизвестный вскочил. Пристально посмотрев на Сайреса Смита, он пошёл вслед за ним, а моряк, шагая позади, всем своим видом показывал, что ничуть не верит в успех предприятия.
У дверей Сайрес Смит и Пенкроф усадили неизвестного в подъёмник, а Наб, Герберт и Гедеон Спилет ждали внизу. Корзина спустилась, и через несколько минут все собрались на берегу.
Колонисты отошли от незнакомца, чтобы
Он сделал несколько шагов к морю, глаза его возбуждённо блестели, но он и не думал убегать. Он смотрел как волны, разбившись об островок, лениво плещут о берег.
— Пока он видит только море, — заметил Гедеон Спилет, — и оно, быть может, не вызывает у него желания убежать.
— Вы правы, — ответил Сайрес Смит, — надо его отвести на плато к опушке леса. Там испытание будет убедительней.
— А ведь бежать-то ему не удастся: мосты разведены, — заметил Наб.
— Как же, — воскликнул Пенкроф, — так он и испугался твоего Глицеринового ручья! Он мигом через него переберётся!
— Посмотрим, — только и сказал Сайрес Смит, глядя в глаза своему подопечному.
Колонисты отвели неизвестного к устью реки Благодарения; поднявшись по левому берегу, все вышли на плато Кругозора.
Когда неизвестный очутился на опушке леса и увидел роскошные деревья, листву которых колыхал лёгкий ветерок, он с упоением стал глотать благоуханный лесной воздух, и глубокий вздох вырвался из его груди.
Колонисты стояли поодаль и готовы были схватить его при малейшей попытке к побегу.
И действительно, несчастный чуть не бросился в ручей, отделявший от него лес, — мускулы на его ногах на миг напряглись… Но он тотчас же отступил, опустился на землю, и крупная слеза скатилась по его щеке!
— Ты плачешь, — воскликнул Сайрес Смит, — значит, ты снова стал человеком!
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Да, несчастный плакал! Очевидно, какое-то воспоминание тронуло его душу, и, как сказал Сайрес Смит, слёзы пробудили в нём человека.
Колонисты отошли, оставив его на плато, чтобы он я почувствовал себя на свободе, но неизвестный и не думал пользоваться этой свободой, и Сайрес Смит вскоре отвёл его в Гранитный дворец.
Спустя два дня после этой сцены неизвестный как будто стал интересоваться жизнью колонии. Было ясно, что он всё слышит, всё понимает, но упорно не желает разговаривать с окружающими. Однажды вечером Пенкроф, приложив ухо к двери его комнаты, услышал, как он бормочет:
— Нет, только не им!
Моряк передал его слова товарищам.
— Тут кроется какая-то печальная тайна, — проговорил Сайрес Смит.
И вот, наконец, неизвестный взялся за работу — он начал вскапывать грядки на огороде, но часто бросал лопату и подолгу стоял неподвижно, погрузившись в свои думы; колонисты по совету инженера не нарушали уединения, к которому он так стремился. Если кто-нибудь приближался к нему, он убегал, и его плечи содрогались от сдержанных рыданий.
Быть может, его мучили угрызения совести? Так, вероятно, оно и было; однажды Гедеон Спилет, не выдержав, сделал следующее замечание: