Таинственный рыцарь и грустная курица
Шрифт:
Раздаётся сексуальный стон.
— О-о-о. Это от избытка чувств застонала моя партнёрша.
Меня стало забирать, и я начал гладить ещё быстрее.
Моя «сексуальная» партнёрша возбудилась и задышала ещё чаще… И вот она застонала, изображая оргазм. Оператор с камерой остановился и стал снимать нас крупным планом. Он совсем забыл о главных героях.
— Стоп, стоп, — подбежала женщина, второй режиссёр. — Мы что с вами, кино восемнадцать плюс снимаем? Что это вы тут разошлись? Нас же дети смотреть будут.
— Простите, сударыня, — говорю я смущённо, — но вы сами поставили нас здесь и сказали, чтобы мы соблазняли друг друга.
— Да… но я не думала, что это так эротично будет. В общем, руку можешь положить ей на внутреннюю сторону бедра, как можно выше… но не гладь. А ты перестань так сексуально стонать, — обратилась она к актрисе, — вернее, можешь стонать, но про себя, как рыбка, без звука.
Ну, потом был пожар, я бежал со своими дамами-проститутками сквозь огонь, прикрывая их полуголые тела от пламени. Не помню, вроде, с Юлей мы бежали… она так огня боялась. Мужчины в кальсонах прыгали в фонтан и трясли на камеру своим достоинством. Режиссёр Нурбек Эген возмущённо кричал: «Что происходит»? Всё! Сцену сняли. Дубля не было.
Нет, не потому, что мы так гениально сыграли, просто всё сгорело и поджигать больше было нечего.
Мы, актёры второго плана (клиенты борделя и девицы лёгкого поведения), по две тыщи получили. Говорят, что современные путаны столько за час получают, но это так, к слову.
Но не только мы, непрофессиональные актёры, «косячим», но и опытные артисты совершают ошибки. Один актёр, его фамилия слишком известная, чтобы я вам её назвал, вдруг начал хватать актрису за интимное место. Режиссёр по рации приказал прекратить это безобразие.
— Я же сказал: «Запись дубля!» А, не за пи*ду бля.
А другой очень знаменитый актёр на благотворительном новогоднем вечере, будучи в изрядном подпитии, читал детям сказку А. С. Пушкина. Он никак не мог выговорить фразу: «Ядра чистый изумруд. Слуги белку стерегут». Он три раза начинал сначала, но у него всё равно получалось: «Я — дрочистый изумруд». Наконец он остановился, вытер пересохшие губы тыльной стороной ладони и сказал: — Да хрен с ней, с этой белкой, — и продолжил читать дальше.
— Неплохо написано, — сказал вслух Ферапонт Анемподистович.
Он поднялся с удобного компьютерного кресла, подошёл к окну и открыл форточку… Холодный морозный воздух заклубился по квартире. Полковник забил трубку свежим турецким табаком и прикурил. Все эти новомодные электронные сигареты, испарители со сменными картриджами, одноразовые электронные сигареты, устройства для нагревания табака он не воспринимал. Он вообще не курил, но раз в неделю обязательно насыщал свою длинную янтарную трубку запахами ароматного табака, то есть прокуривал её.
Когда-то в молодости он баловался табачком, но это была необходимость. Внедряясь в банду уголовников на Камчатке, он курил Беломорканал, приговаривая при этом жаргонную прибаутку бандитов тридцатых годов: «Что строили, то и курим». В далёкие семидесятые, вылавливая в Ленинграде фарцовщиков, он всегда имел при себе американские сигареты Marlboro, Camel, Lucky Strike, изготовленные из листьев восьми сортов табака элитных растений.
Полковник втянул в себя дым и, не затягиваясь, выпустил его через форточку на улицу… поискал взглядом в тёмном ночном небе парящих грифонов. Их нигде не было. Видимо, они сидели на башне и охраняли её от непрошеных ночных посетителей. Небо было чистое, морозный воздух был прозрачен, только жёлтоликая луна и хрустальные звезды сияли на небе. Во дворе его дома-колодца было пустынно и стояла гробовая тишина. Питерцы отдыхали… Через три часа они проснутся и пойдут на работу. Полковнику тоже предстояла завтра, вернее, уже сегодня, серьёзная работа. Он пойдёт на Витебский вокзал на съемки нового фильма «Шаляпин».
Нет, контрразведчику не нужна была слава и известность артистов кино. Его не интересовали сумасшедшие заработки актеров массовых сцен (пятьдесят рублей за час), ему нужен был один человек — мужчина средних лет, приятной наружности, трижды женатый. Вот и всё, что было о нём известно. Даже его фотографии не было. Хотя известно, что актёры второго плана любят фотографироваться сами и фотографировать других.
Он прочитал о нём в новой книге писателя и нутром почувствовал, что это тот, кто ему нужен. Этот человек был завербован британским агентом по кличке Засранец и использовался им втёмную.
Полковник ещё раз открыл в ноутбуке книгу и перечитал отрывок, который его заинтересовал.
… Это был Сильвестр, он ходил по съёмочной площадке с широко раскрытыми глазами и донимал всех расспросами.
— А это кто? А это что?
С одной стороны, такая любознательность, это хорошая черта молодого человека. Но с другой стороны его почему-то больше всего интересовали физиологические процессы у женщин.
— Скажи, а вот чем ты геморрой лечишь? — спрашивал он у двадцатилетней девицы.
— Ничем не лечу.
— Надо лечить, нельзя запускать болезнь.
— Так у меня нет геморроя.
— Значит, будет.
— Скажи, как ты в таком огромном платье в туалет ходишь? — спросил он у Натальи Соловьёвой, женщины обаятельной и очаровательной.
На Натали было надето два платья по моде того времени, состоящее из пышной юбки и узкого лифа с глубоким вырезом нижнее, глухое, и верхнее, распашное — гродетур. Она была в этом платье просто прекрасна.
Мы с ней снимались в проекте «Казанова». Локация была в парке Константиновского дворца (это резиденция для приёмов иностранных гостей нашим президентом В. В. Путиным) в Петергофе.
Наталья не только красивая женщина, но и умная… и с огромным чувством юмора.
— Вон, видишь мужчина стоит, — показала она на меня, — это мой киношный муж. Мы с ним на брудершафт в туалет ходим.
— Это как?
— Так. На пару. Вначале он мне в кабинке платье держит. Я свои дела делаю. Потом я помогаю ему… держу его «хозяйство», пока он нужду справляет. И заметьте, сударь, никакого интима, всё только по дружбе.
До конца смены ходил Сильвестр за Натали, глубоко вздыхал и молчал. И только в конце смены он решился спросить её.