Таинственный труп
Шрифт:
— М-м-да… — произнес Николя, ничего не уточняя.
Дрожащими руками начальник тюрьмы налил в стакан настойки и залпом осушил его. Его толстое лицо мгновенно налилось краской.
— В сущности, он едва успел поступить к нам…
Сообразив, что повторяется, он закашлялся и разволновался еще больше.
— А еще надо вам сказать, я почти ничего о нем не знаю… А все потому…
— Почему?
От такого противника, как комиссар, ему нечем было защищаться.
— Потому что я ничего о нем не знаю.
Он опять стал повторяться и в отчаянии даже заломил руки. Николя решил немного помочь ему.
—
— Тем не менее это так.
— Надеюсь, вы понимаете, что такой ответ не может меня удовлетворить. Для начала скажите, как его звали?
— Не знаю.
— Причина его заточения?
— Не знаю.
— Невероятно! Хорошо, начнем с самого начала. Когда он поступил к вам и что вы записали в тюремной книге? Я жду от вас четких и подробных ответов. Ибо мне придется давать отчет начальнику полиции о том, что произошло в тюрьме Фор-Левек, и в точности передать ему все, что вы изволите сообщить.
Опустив взор, Мазикур закашлялся.
— Я мало что знаю, господин маркиз, и вряд ли смогу вам быть полезным.
— И все же что еще вы можете мне сказать?
— Узник был доставлен в Фор-Левек в ночь на 5 января 1777 года. Если быть точным, в три часа утра.
— А в этот час вам часто привозят узников?
— Разумеется, нет… Мне предъявили «письмо с печатью».
— Кем оно подписано? Вы сохранили его?
— Нет… Подпись была похожа на подпись министра королевского дома. Письмо у меня забрали. При виде этого приказа все существо мое возмутилось, тем более что привезли узника в столь необычный час. Но что я мог поделать?
— Кто его привез? Полицейские, караульные?
— Честно говоря, не знаю. Люди в черном под руководством субъекта в синем плаще.
— И ваша обычная прозорливость велела вам ни во что не вмешиваться и не проверять полномочия неизвестных.
— У меня времени не было.
— К вам часто помещают узников по «письму с печатью»?
— С тех пор как я руковожу этой тюрьмой, не было ни одного. К нам привозят игроков, должников или актеров. У нас спокойное и мирное заведение.
Руководимое, подумал Николя, человеком, чьи менее чем средние способности как нельзя лучше соответствуют царящему здесь благодушию. Интересно, почему в столь блаженном месте очутился узник, считавшийся, судя по всему, государственным преступником, чье инкогнито, в соответствии с высочайшими повелениями, желали сохранить?
— К нему приходили посетители? Его допрашивали?
— Он содержался в секретной камере, однако трижды его навещал человек в синем плаще. За его содержание щедро платили, его поместили в платную камеру и обихаживали по-королевски. Еду приносили из города, от поставщика с улицы Сент-Оноре, выдавали белые простыни.
— Что ж, поговорим о простынях! На мой взгляд, двух простыней не хватит для изготовления веревки, достаточно длинной, чтобы спуститься с четвертого этажа королевской тюрьмы.
— Я тоже задавал себе такой вопрос.
— И как далеко завел вас столь похвальный образ действий?
— Не будучи ни к чему причастным, я перестал заботиться об этом узнике вовсе.
— «Я видел тень кучера, державшего
— Что вы сказали?
— Ничего, это просто цитата. Сей случай превосходит мое понимание, но, так как чрезвычайные происшествия входят в сферу моей компетенции, я вынужден заняться этим делом. Я опечатаю дверь камеры, а вы проследите, чтобы никто не нарушил печать, иначе говоря, не проник внутрь, ничего не тронул и не передвинул. О любых попытках взломать печать будете докладывать мне. Вы поняли?
— А если вновь появится человек в синем плаще? — с изменившимся лицом спросил Мазикур.
— Полагаю, сударь, что вы, со свойственной вам твердостью, велите ему немедленно идти ко мне в Шатле.
Молча поклонившись, начальник тюрьмы вместе с Николя отправился налагать печати и ставить свою подпись рядом с подписью комиссара. Выйдя на улицу и склонившись над землей, комиссар еще раз осмотрел мерзлую грязь на том месте, где разбился неизвестный. Некоторое время он шел по следам колес и повернул назад только тогда, когда те окончательно смешались с другими следами. Затем он направился в Шатле; по дороге он несколько раз останавливался, словно парализованный осаждавшими его тревожными мыслями.
Глава II
РАЗЪЯСНЕНИЯ
Воскресенье, 9 февраля 1777 года.
Как всегда, когда Николя заступал на дежурство, инспектор Бурдо являлся в Шатле ровно в восемь утра. С некоторых пор он утверждал, что стал приходить на работу слишком поздно, и ворчливо сожалел о своем прежнем доме, находившемся в нескольких шагах от старинной тюрьмы. Однако когда его многочисленные дети выросли, необходимость переезда в более просторное жилище встала со всей остротой. И вот прошлой весной, в один из воскресных дней, друзья помогли инспектору перебраться в дом с садом, расположенный на углу улиц Фоссе Сен-Марсель и Рен Бланш. В тот день Николя, наконец, познакомился с госпожой Бурдо, веселой крепкой кумушкой, которая при виде его покраснела и неловко поклонилась. Но он тотчас разбил лед, расцеловав ее от всего сердца в обе щеки. Она тут же призналась, что ужасно взволнована: наконец-то она познакомилась с человеком, о котором каждый божий день твердит ее супруг! Она говорила с Николя тем языком, каким говорят женщины из простонародья, простодушно и искренне, чем едва ли не до слез растрогала его. Речь госпожи Бурдо лишний раз подтвердила глубокую привязанность Бурдо к своему начальнику, отвечавшему ему взаимностью. Николя привык, что его друг и помощник всегда крайне скупо рассказывает о своей семье. Поэтому он радовался этому переезду, который, как ему показалось, протянул между ними еще одну нить дружбы. Дверь, всегда пребывавшая на запоре, наконец открылась. Хозяева и их помощники решили встретиться снова, и летняя встреча, веселая, с играми в шары и кегли, позволила госпоже Бурдо вовсю развернуть свои таланты хозяйки.