Таинственный возлюбленный
Шрифт:
Баррас немедленно вызвал к себе генерала Периньона, как раз ожидавшего аудиенции у военного министра.
— Генерал, что можете вы сообщить мне о доне Мануэле Годое? Что это за птица?
— Ах, гражданин Баррас, Годой — попросту говоря, любовник испанской королевы и в качестве такового сейчас является едва ли не главным человеком в испанском государстве.
— Небось красавчик, — хмыкнул Баррас, всегда очень трепетно относившийся к своей внешности и постоянно сравнивавший себя с другими.
— Да, ничего не скажешь, хорош. И совсем еще мальчишка. Всего пару лет назад он был только лейтенантом королевских гвардейцев. Королева очень быстро сделала из него фельдмаршала и своего личного секретаря. А при идиотизме
— Так значит, христианнейший король по сравнению с этим молодчиком ничто не только в постели?
— Вы угадали, гражданин Баррас. Дело зашло даже дальше: говорят, что младший инфант — вылитая копия красавчика-премьера.
— И сколько же лет этому счастливому отцу?
— Двадцать семь.
— Славный возраст.
— Я слышал, он прекрасно играет на гитаре, поет и ловко выделывает двадцать два коленца в каком-то старинном испанском танце.
— Любопытно. А как, генерал, можно ли доверять этому ферту? Не игрушка ли он в чьих-либо умелых руках?
— Нет, гражданин Баррас, этот молодой человек — не игрушка. Я бы даже сказал, что сейчас — это единственное лицо в Испании, которое обладает реальной властью. Я уже давно варюсь в этом испанском котле и точно знаю, что все в Мадриде делается только через Годоя. Именно поэтому на этого молодого человека у меня уже готово досье. Желаете ознакомиться? — И генерал протянул Баррасу изящно исписанный лист.
Главнокомандующий принялся читать.
«Дон Мануэль Годой, герцог Алькудиа, личный секретарь королевы и председатель Королевского совета Испании невысок ростом, строен, красив; волосы светлые вьющиеся, глаза голубые; вспыльчив, любвеобилен. Граф встает рано и с утра отдает приказания шталмейстерам и слугам на весь день. В восемь часов он отправляется в манеж своего загородного дома; каждое утро в девять часов принимает там королеву, с которой совершает верховую прогулку. Герцог Алькудиа — прекрасный наездник. Если король успевает возвратиться с охоты, он присоединяется к ним. В одиннадцать часов герцога Алькудиа ожидают многочисленные посетители по самым разнообразным вопросам. За четверть часа он успевает отпустить всех, после чего начинается официальный туалет в присутствии десятка благородных дам и лучших музыкантов. В час дня герцог отправляется в королевский дворец, где у него имеется особая квартира со столовой, кабинетом и спальней. Он присутствует на официальном обеде короля в качестве камергера. После обеда удаляется в свои личные апартаменты, расположенные непосредственно под покоями королевы. У себя герцог Алькудиа обедает в присутствии королевы, спускающейся к нему по потайной лестнице. Король тем временем вновь выезжает на охоту. Около семи часов вечера герцог Алькудиа отправляется с докладом к королю. В восемь часов он снова возвращается к себе домой, где его ждут многочисленные просительницы всех званий и состояний. Вечером на Таинственный возлюбленный аудиенцию к Годою допускают только женщин. За женскую ласку через него можно получить любой пост в Испании. Соломы, передняя и коридоры бывают полны женщинами всех возрастов и сословий, обычно от 200 до 300. Выходят дамы, как правило, с помятыми прическами и другими неаккуратностями в туалете. Дипломатам Годой охотно рассказывает об этих приемах, не утаивая ни имен, ни подробностей. Разбор подобных прошений отнимает у него обычно около двух часов. Своих советников он приглашает к десяти, и только в это время начинается настоящая работа. Все текущие дела он разрешает быстро и без задержки. На письма, не требующие особого разбирательства, отвечает в тот же день. Ум у него быстрый и точный. Долго заниматься делами не любит, но меткость суждений смягчает зло, происходящее из-за недостатка времени, отведенного на работу.
Жалованье Годоя превышает жалованье всех юристов Испании, вместе взятых, а таковых сегодня в Испании более пятнадцати тысяч».
— Ну что же, этот дон Мануэль Годой, несмотря на молодость, справляется со своими тяжелыми обязанностями весьма неплохо, — улыбнулся Баррас.
— Да, гражданин Баррас. Такому управляющему мог бы позавидовать любой королевский дом в Европе.
— Судя по этому досье, у вас стоящие осведомители в Эскуриале.
— Осведомитель. И стоит он действительно немало. Золотая голова, хотя и сущий ракалья. Он…
— Так о чем вы собирались поговорить со мной, генерал?
— Гражданин Баррас, как вы сами изволили убедиться, этот Годой не такой легкий орешек, как может показаться человеку поверхностному. Боюсь, он так и не отступит в своих условиях, а потому не вижу смысла еще чего-то ждать…
— Уж не намереваетесь ли вы взять Мадрид, генерал?
— А почему бы и нет, черт возьми?!
— Что ж, с нашими войсками это вполне возможно, чему свидетельства Италия и Голландия. На суше у нас противников нет. Однако не слишком ли много наберется у нас врагов, генерал?
— Вы думаете, гражданин Баррас, что если мы возьмем Мадрид, Испания…
— Именно так, дорогой генерал. У нас в боку будет ужасная язва. Поэтому сейчас я предлагаю вам пойти на уступки. Франция нуждается в мире…
Неделю спустя уже был подписан предварительный мирный договор. Франция возвращала все занятые испанские крепости, довольствуясь уступкой части острова Сан-Доминго из Антильского архипелага, и отказывалась от притязаний на провинцию басков. Военные издержки, которые Испания должна была выплатить Франции, решено было распределить на десять лет и, кроме того, выплачивать их натурой — андалузским скотом. Более того, Франция даже согласилась отпустить дочь Людовика Шестнадцатого — принцессу Марию-Терезу — правда, не в Испанию, а в Австрию.
Испания ликовала, хотя для всех оставалось загадкой, каким образом первый министр смог буквально в мгновение ока превратить проигранную войну в едва ли не почетный мир. На председателя Королевского совета посыпались бесконечные почести. Он получил в дар имение под Гранадой, звание генералиссимуса всех испанских войск и почетный титул Князя мира.
Карлос в порыве; восторга не знал, чем еще можно ублажить своего юного друга.
Гуляя с ним по аллеям королевского парка, разбитым словно по линейке и посыпанным шлифованной галькой, король в десятый раз обратился к Годою:
— Чего бы вам хотелось более всего, дон Мануэль?
«Послать к чертям вашу разлюбезную супругу!» — вертелось на языке Годоя, но он лишь лукаво улыбнулся.
— Обладая милостями Королевских Величеств, чего можно желать более? Впрочем, если бы вы, Ваше Величество соблаговолили подарить мне щенка от вашей борзой…
— Какие мелочи, дон Мануэль! Я придумал гораздо лучше! Представляете, при вашем появлении герольд всегда будет нести перед вами голову двуликого Януса!
— Вы считаете меня…
— Боже упаси, дон Мануэль, Боже упаси! Это всего лишь знак того, что вам дано верно судить о прошлом и будущем. Двуликий Янус — это символ осторожности и мудрости!
И король действительно распорядился на этот счет. В ближайшие же дни герцог Алькудиа испытал бремя этой новой милости короля — при церемонии открытия Академии наук перед ним торжественно шествовал герольд и нес голову двуликого Януса, на что все собравшиеся взирали в полном недоумении. Злясь в душе на своего монаршего друга, но не имея возможности сразу же отменить эту «почетную привилегию», новоиспеченный Князь мира решил еще одним способом подтвердить эту почесть и впервые за много месяцев в установленный час поднялся в покои королевы.