Таинственный возлюбленный
Шрифт:
— Они сопровождали донью Женевьеву.
— Вот как? — Аланхэ с интересом посмотрел на Клаудиу.
— Они настоящие мужчины! — горячо воскликнула девушка, сообразив, что речь идет о Педро и Хуане, и тут же покраснела, ибо слова ее прозвучали несколько двусмысленно.
— Молодые люди сопровождали донью по нашим опасным кастильским дорогам, что на каждом шагу кишат разбойниками, — пришла ей на помощь Осуна. — Оставляю вам донью Женевьеву на попечение, милый граф, у меня еще немало дел в городе.
Клаудиа открыто посмотрела на юношу, взирающего на нее с почтительной скукой, и почувствовала, что просто должна сказать ему сейчас что-нибудь такое, что сотрет равнодушие с этого бледного породистого лица.
— Вы из Эстремадуры? — вдруг спросила она.
— Нет, я андалузец, — пожал плечами Аланхэ. — Но почему именно Эстремадура?
—
— Что?! — Выражение равнодушия и в самом деле тут же исчезло с лица юноши. Однако оно сменилось отнюдь не приязнью, а самой настоящей презрительной злобой. — И вы смеете говорить об этом мне?! Простите, сеньора, мне надо обойти караул. — И граф направился к выходу, даже узкой спиной своей выражая презрение и ненависть.
Клаудиа лишь усмехнулась. Что ж, зато теперь этот мальчик запомнит ее на всю жизнь.
Пятнадцатое мая выпало в этом году на субботу, и весь Мадрид устремился за Мансанарес петь, танцевать, общаться друг с другом, обмениваться бурдюками с вином, а главное — пить целительную воду. Так ежегодно праздновали жители Мадрида день святого Исидора, покровителя города. Когда-то, семь веков назад, святой был простым крестьянином и как-то в жаркий день, распахивая свой участок, открыл бьющий из земли источник. Четыре года спустя вода этого источника излечила наследного принца от какой-то непонятной болезни, и когда принц стал могущественным монархом Филиппом Вторым, то в благодарность за чудесное исцеление он причислил Исидора к лику святых.
— Разумеется, вы не можете пропустить такое зрелище, — еще за несколько дней предупредила Клаудиу Осуна.
— Там будет двор?
— Зачем вам двор, Женевьева? Там будет свобода или, по крайней мере, ее призрак. Но призрак соблазнительный. К тому же на этот раз все склонны думать, что Ее Величество не осчастливит праздник своим присутствием. А от этого, как вы сами понимаете, милая Женевьева, призрак будет еще больше походить на действительность.
Они выехали рано утром и, следуя вдоль берега, свернули влево по Мансанаресу. Река текла бледно-зеленая, мутная, почти сливавшаяся с зеленью берегов. Поднимавшееся солнце пламенело оранжево-красным и постепенно зажигало ленивые воды под неумолчный крик ласточек. То тут, то там стали появляться плывущие на лодках парочки. Мужчины сидели на веслах в расстегнутых рубашках, а женщины скрывались под яркими зонтами и широкополыми соломенными шляпами, украшенными гроздьями стеклянного винограда.
— Виноградная гроздь означает сладострастие, — задумчиво, словно про себя, прошептала Клаудиа.
— Вы, как всегда, правы, моя непогрешимая мадмуазель, — грустно улыбнулась герцогиня. — Это праздник любви.
Несмотря на ранний час, неширокая долина Мансанареса была уже заполнена народом. Серебрились под солнечными лучами белые платья дам, золотом отливали камзолы франтов и красными пятнами то тут, то там мелькали фигурки мах, разносивших вино и целебную воду. Слышалось ржание нераспряженных коней и лай многочисленных собак. Кое-где белели палатки торговцев, и над всей этой пестротой людей, над невозмутимым потоком реки лились чистые звуки сопровождаемых звоном гитар малагений и соледад [73] .
73
Народные испанские песни, обычно меланхолического содержания.
Пахло пряностями и пудрой, и у Клаудии очень скоро закружилась голова, делая тело послушным, свободным и гибким. Герцогиня Осунская подвела ее к группе кавалеров и дам, непринужденно сидевших у расстеленной скатерти. Рядом уже валялись опрокинутые корзины. Мужчины сидели не снимая треуголок. Какой-то юноша в подчеркнуто строгом костюме лежал, подперев голову обеими руками, и, казалось, грезил. Не без труда Клаудиа узнала в нем графа Аланхэ.
— Ах, как я рада, что так удачно выбрала место, — защебетала герцогиня, — и что вы, граф, снова сможете занять мою протеже.
Аланхэ открыл глаза, которые на мгновение вспыхнули, но быстро погасли, просияв каким-то тихим мерцающим светом.
— А, донья Хелечо [74] ! — насмешливо воскликнул он. — Отлично, герцогиня,
Все оживленно загомонили, зашуршали платья, и через несколько минут, выбрав свободное место на самом берегу, четыре пары встали в круг. Аланхэ, не убирая с губ усмешку, непонятно кому адресованную, позволил одной из дам завязать себе глаза белым платочком и взял в руки деревянную ложку с длинной ручкой. Кто-то поблизости заиграл на флейте, и под ее лукавые звуки граф стал пытаться дотронуться ложкой до кого-либо из своих партнеров по игре. Но, как ни странно, не мог. Может быть, его сбивал с толку девичий визг или хохот мужчин, но, переступая с ноги на ногу, он шарил ложкой в воздухе, а хоровод увертывался и танцевал вокруг него, жеманясь и перемигиваясь от удовольствия. Клаудиа с радостью ощутила себя вовлеченной в это странное действо, за которым, казалось, скрывалась не просто игра. Она ловчее всех уклонялась от ложки, соблазнительней всех наклонялась ее белая шейка, гибче всех была фигура, в отличие от остальных, свободная от корсета. Флейта играла все быстрее и громче, сверкали золотые пуговицы камзолов, ложка мелькала в руках Аланхэ все проворнее.
74
Хелечо — честность (исп.).
Но неожиданно флейта смолкла, и чья-то властная рука разорвала бешеный крут.
— Как я вижу, сеньоры, одежда простонародья не придала вам ни его ловкости, ни его азарта, — раздался громкий, мужественный и насмешливый голос, и в круг вошел мускулистый молодой мужчина со свежей кожей и небрежно уложенными светлыми волосами.
Хоровод мгновенно остановился, какая-то девушка ахнула, а граф Аланхэ так и застыл с ложкой в руке. И не успел он сделать ни одного движения, как мужчина, вошедший в круг в простой форме королевского гвардейца, решительно сорвал с него платок. Вместо лица у Аланхэ оказалась белая маска ненависти. Однако пришедший, будто ничего не заметив, завязал глаза себе самому и самоуверенно крикнул:
— Давайте-ка я покажу вам, как это делается. Эй, флейта. Ну, что замолк? Играй! — крикнул он невидимому флейтисту, и хоровод закружился снова, огибая незнакомца и стоявшего неподвижно, как статуя, графа Аланхэ.
Играл пришедший гвардеец действительно ловко, не прошло и пары минут, как ложка его скользнула по плечу Клаудии.
— А, вот рыбка и попалась! — торжествующе воскликнул гвардеец и, не снимая повязки, небрежно отбросил ложку, шагнул прямо к застывшей девушке и крепко поцеловал ее в губы. Клаудиа почувствовала, как тело ее становится текучим медом и душа улетает прямо ввысь над водами травянистого Мансанареса. Однако это длилось лишь мгновение, и она пришла в себя от вдруг наступившей гробовой тишины. А когда Клаудиа открыла глаза, то увидела, что стоит совершенно одна, и только гвардеец, уходящий с толпой своих товарищей к палаткам, игриво машет ей издали рукой в длинной перчатке.
Как потерянная, она долго бродила по берегу, путаясь в повозках и веселых компаниях, занявших всю долину, принимая отовсюду дружественные улыбки и приглашения присоединиться, пока совсем случайно не наткнулась на карету герцогини Осунской. Карета была пуста, но Клаудиа велела кучеру везти ее в Аламеду, подумав, что сама герцогиня освободится еще не скоро, если в такой день вообще поедет домой.
Дома, как она уже привыкла называть резиденцию герцогов Осунских, Клаудиа заперла дверь, сказав горничным, что устала и не будет дожидаться возвращения хозяйки. Затем, не раздеваясь, встала у окна, как стояла еще совсем недавно в ночь прощания с Педро. Теперь парк светился лунным светом нагих статуй и отблесками недалеких прудов. И этот манящий загадочный свет, и тишина, прерываемая лепетом листьев, — все возвращало ее к тому удивительному ощущению, когда в объятиях незнакомца душа ее словно выскользнула из тела, оставив его покорным и слабым. Девушка провела рукой по губам — они, казалось, все еще горели, и жесткие шнуры мундира еще царапали голые руки. «Он гвардеец… — плыло у нее в мозгу. — Можно спросить о нем у Педро… Он должен знать… Но граф тоже оттуда… Почему лицо его исказила такая ненависть? Впрочем, не надо спрашивать у Педро… Да, лучше попросить Хуана, это проще…» Мысли путались у нее в голове, и так ничего не придумав и не поняв, Клаудиа заснула, сидя перед раскрытым окном, положив голову на подоконник.