Шрифт:
Примечание автора
Царь Николай I (1825–1855) является, несомненно, одним из самых известных русских правителей. Он был сильным политиком, много работал на благо империи, но были у него и деспотичные черты: он стремился контролировать все сферы жизни своих подданных и часто совершал неоднозначные поступки. Когда в Санкт-Петербурге слышался звон пожарных колоколов, царь мог выйти из дворца, чтобы лично командовать пожарными. Или, например, за небольшую провинность сослать человека воевать с горцами на Кавказ. Так он поступил с князем Юсуповым — матери князя не понравилась девушка, в которую влюбился ее сын.
А узнав о том, что с дочерью одного из придворных плохо обращается ее муж, царь не только объявил их брак недействительным, но и сотворил маленькое чудо, собственноручно начертав высочайшую резолюцию: «Впредь считать сию юную персону девственницей».
Вездесущая тайная полиция Николая I — знаменитое Третье отделение — заставляла простой народ трепетать перед своей властью. Страна боялась, но уважала царя, и чувства эти не рассеялись даже после его смерти.
Глава первая
Дверь библиотеки отворилась. Мистер Мэтьюс, личный секретарь и бухгалтер герцога Равенстока, неслышно пересек комнату и подошел к своему хозяину, сидевшему за столом возле окна.
Секретарь застыл в ожидании. Спустя несколько секунд герцог заметил его, поднял голову и поинтересовался недовольным тоном:
— Что вам нужно, Мэтьюс?
— Я подумал, что должен сообщить вашей светлости о подарке, который только что доставили из поместья Мальборо от принца и принцессы Уэльских.
Лицо герцога сразу оживилось.
— Что за подарок?
— Ваза с розами, ваша светлость.
— Еще одна? — моментально поскучнел герцог.
— На этот раз очень красивая ваза, ваша светлость. Старинная, серебряная, эпохи короля Георга.
— Это значит, что я должен лично написать в ответ благодарственное письмо?
— Боюсь, что так, ваша светлость.
— Хорошо, набросай мне черновик, да покороче. Я не собираюсь тратить свой медовый месяц на то, чтобы писать письма.
— Позвольте выразить уверенность, что особы, ожидающие от вас изъявлений благодарности, прекрасно поймут причину вашей краткости.
Герцог улыбнулся, и от улыбки его обаятельное лицо смягчилось, стало очень приятным, и мистер Мэтьюс подумал о том, как легко понять многочисленных поклонниц, находивших его хозяина неотразимым. Высокий, широкоплечий, одаренный удивительной красотой, он был не только самым привлекательным, но и самым беспутным мужчиной во всем Лондоне.
Слухи о проделках герцога попадали на страницы бульварных газет, распространялись по городу: от аристократических салонов в районе Мейфэр до тесных гостиных на окраинах. Более того, истории о его любовных похождениях дошли даже до Виндзорского дворца и изрядно огорчили королеву.
Но было совершенно очевидно, что такая слава искренне забавляет герцога, а до критических выпадов в свой адрес ему нет никакого дела.
С присущим ему чувством юмора он обыграл свою неоднозначную репутацию с помощью эффектной выдумки. С давних пор друзья называли его Вороном — вот он и приказал покрасить в черный цвет свои экипажи, а жокеев одел в темные одежды.
После этого на всех скачках, в которых участвовали лошади герцога — неизменно в числе фаворитов, — стали раздаваться дружные крики зрителей: «Черный Ворон! Черный Ворон! Чер-ный Во-рон!»
Да, разумеется, герцог слыл обольстителем женщин, однако справедливости ради стоит заметить, что они, как правило, сами сгорали от желания быть обольщенными им.
Но никогда не встречал он женщины, которая бы царила в его сердце единолично. И когда все, кому был дорог герцог, уже оставили надежду на то, что он когда-нибудь остепенится и женится, случилось невероятное: Ворон без памяти влюбился.
Наиболее вероятные кандидатки в жены герцога были сплошь вдовами — все полагали, что в тридцать четыре года его никак не сможет заинтересовать какая-нибудь юная девочка — хотя бы по той простой причине, что он до сих пор никогда не имел с ними дела.
На протяжении многих лет те, кто продолжал верить в женитьбу герцога, считали, что его избранницей должна стать одна из немногих красавиц, принадлежащих к узкому кругу высшей аристократии, к которому принадлежал и он сам.
Однако герцог не делил женщин на дам и простолюдинок, его внимания могла удостоиться любая красавица — и актриса, и графиня, и фрейлина королевы. Его не пугали сложности, а их не пугала перспектива быть отвергнутыми. Все знали, что Ворон непостоянен, но со своими любовницами он обходился неизменно вежливо и учтиво, ни одна из них не чувствовала себя покинутой, когда роману приходил неизбежный конец. И только высоконравственная королева всегда недовольно морщилась, услышав об очередной интрижке с участием Ворона.
Однако это совершенно не мешало герцогу безмятежно плыть по жизни, чувствуя себя слегка уставшим от слишком легко сдающихся перед ним женщин. Тех же из них, которые всеми силами сами добивались его, он невольно делал ужасно несчастными.
«Мне нравится сам процесс охоты за женщинами», — не раз повторял он самому себе, хотя при этом слегка лукавил, потому что трудно было найти женщину, способную устоять перед его дьявольским обаянием.
Как правило, герцогу достаточно было просто окинуть женщину вопросительным взглядом своих красивых глаз, и она уже была готова броситься ему на шею, не успев назвать даже своего имени.
Герцог был не единственным лондонским повесой того времени. Его друг, принц Уэльский, крутил роман с красавицей Лили Лэнгтри, но не упускал возможности поухаживать и за очаровательной леди Брук. Но и ему было далеко до того успеха, которым пользовался у противоположного пола Ворон.
— Черт побери, Равенсток! — воскликнул однажды принц Уэльский. — Есть в вас что-то такое, чего нет во мне самом. Не пойму только, что именно?
— Нахальство, сэр, — ответил герцог, и принц расхохотался.