Таинство смерти
Шрифт:
Ту же мысль еще более определенно выразил Марк Аврелий (121–180 гг. по Р. Х.): «Наиболее совершенный образ мыслей — считать каждый день, который ты провожаешь, последним, без страха и притворства». Для стоика Марка Аврелия тело и душа являются материаль{стр. 37}ными и тленными элементами, тогда как ум есть частица Бога, имеет духовную и бессмертную природу, почему он и возвращается снова к Богу [ [79] ]. Ясно, что этот философ–стоик находился под влиянием взглядов Платона и Аристотеля. Примечательно также, что Марк Аврелий боялся, как бы не дожить до состояния беспамятства, хотя эта опасность впоследствии ему не грозила. Он восклицает: «Я надеюсь, что ты, о смерть, придешь прежде, чем я смог бы впасть в беспамятство».
79
См. К. . . . , 1975. Т. 2. . 494.
Под влиянием Платона находится и стоик Сенека, который покончил
Эпикур (341–270 гг. до P. Х.) верил, что душа после смерти разрушается, так как она состоит из частиц. Он говорил, что перед смертью не нужно испытывать никакого страха» ибо когда она придет, ощущения исчезнут; вследствие этого нет опасности ощутить горе или горечь. Он писал Менекею: «Приучай себя к мысли, что Смерть не имеет к нам никакого отношения. Ведь все хорошее и дурное заключается в ощущении, а смерть есть лишение ощущения. Поэтому правильное знание того, что смерть не имеет к нам никакого отношения, делает смертность жизни усладительной — не потому, чтобы оно прибавляло к ней безграничное количество времени, но потому, что отнимает жажду бессмертия. И, действительно, нет ничего страшного в жизни тому, кто всем сердцем постиг, что вне жизни нет ничего страшного. Таким образом, глуп тот, кто говорит, что он боится смерти не потому, что она причинит страдания, когда {стр. 38} придет, но потому, что она причиняет страдания тем, что придет: ведь если что не тревожит присутствия, то напрасно печалиться, когда оно только еще ожидается. Таким образом, самое страшное из зол, смерть, не имеет к нам никакого отношения, так как когда мы существуем, смерть еще не присутствует, а когда смерть присутствует, тогда мы не существуем. Таким образом, смерть не имеет отношения ни к живущим, ни к умершим, так как для одних она не существует, а другие уже не существуют» [ [81] ].
80
Там же. С. 486–487.
81
Эпикур приветствует Менекея // Материалисты Древней Греции. М., 1955. С. 209–210.
Так писал Эпикур к Менекею. Но этой сентенцией (смерть ничего не значит для человека, поскольку когда существуем мы, то она еще не существует, а когда есть она, уже нет нас) Эпикур не разрешил проблемы смерти, он просто уклонился и обогнул подводный риф этой великой проблемы. Может быть, поэтому его последователи впали в гедонизм [ [82] ], в результате чего изгнаны и римлянами (при консуле Луции Пистумии), и мессинцами.
Некоторые из латинян, одни — под влиянием материалистов–эпикурейцев, другие — под влиянием стоиков, суровых моралистов древности, рассматривают смерть как наставника жизни. Эпический поэт–атеист Лукреций пишет сочинение «О природе вещей», чтобы отвратить человека от страха Божия и смерти. Но единственное, чего он достиг, — это беседовать о тайнах, руководствуясь физикой и моралью материалиста Эпикура!
82
Г. . ' 1397. T. 2. . 619.
Зенон из Китиона (336–264 гг. до Р. Х.) выразил свое презрение к смерти тем, как он умер. Вернувшись из школы домой, он упал и повредил себе палец. Тогда он ударил землю рукой, произнес стих из «Ниобы» автора дифирамбов Тимофея: «Я иду, зачем ты меня зовешь?» — {стр. 39} и немедленно покончил с собой, удавившись [ [83] ]. Он восхищался кельтами, жившими у Атлантического океана, ибо они не боялись смерти. Когда кельты оказывались возле дома, который должен был обрушиться, или рядом с обваливающейся стеной, то спасаться бегством, чтобы не быть раздавленными под развалинами, они считали позором, бесчестьем и трусостью. Застигнутые океанским приливом, вместо того чтобы бежать прочь, они стояли неподвижно, пока их не накрывали волны. И это делалось для того, чтобы не показать виду, что они избегают смерти, так как ее… боятся! [ [84] ]
83
См.: К. . . . , 1975. Т. 1. . 360–361.
84
Ioannis Stobaei. Florilegium. Anthology. 7, 40.
Стоик Клеанф (304–233 гг. до Р. Х.), последователь Зенона, умер в глубокой старости, покончив с собой. Он вызвал свою смерть отказом от всякой пищи. Клеанф верил, что души всех людей продолжат жить после смерти, но только до уничтожения мира огнем, когда они падут в объятия Зевса. Хрисипп же (281–208 гг. до Р. Х.), придавший стоической философии законченную форму, верил, что только души мудрецов и образованных людей продолжают жить после смерти до испепеления мира. Души необразованных, говорил он, разрушаются как «истощенные и немощные», лишь только отделятся смертью от тела. Излишне говорить, что Хрисипп воспринимал душу как нечто материальное.
Весьма характерны слова стоика Эпиктета (50–138 гг. по Р. Х.), выражающие его отношение к смерти. Эпиктет хотел наставить людей, и с этой целью, вообразив, что смерть приблизилась, начинает следующий диалог.
«А когда он не обеспечивает необходимым, подает сигнал к отступлению. Он открыл дверь и говорит тебе: «Иди». Куда? Не во что страшное, а в то, из чего ты произошел, в близкое и родственное, — в элементы. Сколько было в тебе огня — вернется в огонь, сколько {стр. 40} было землицы — в землицу, сколько бренного жизненного духа — в бренный жизненный дух, сколько водицы — в водицу. Нет никакого Аида, ни Ахеронта [ [85] ], ни Кокита, ни Пирифлегетона [ [86] ], а все полно богов и божеств. Кто может размышлять обо всем этом, видит солнце, луну, звезды, вкушает наслаждения, доставляемые землей и морем; тот столько же не одинокий, сколько и не лишенный помощи. «Что же, если кто–нибудь явится, когда я один, и зарежет меня?» Глупец, не тебя, а твое бренное тело» [ [87] ].
85
В греческой мифологий, Ахеронт — болотистая, медленно текущая река в подземном царстве, через которую переправлялись души умерших в челне Харона. — Ред.
86
Пирифлегетон (также: Флегегон) — «огненный поток». По представлениям древних греков, подземная река, текущая вокруг Тартара. — Ред.
87
Эпиктет. Беседы. Кн. III. Гл. 13, 14–17 / Пер. Г. А. Тароняна // Вестник древней истории. 1976. № 1. С. 218.
Вообще стоики, являясь пантеистами, верят, что душа есть частица мировой души и что она является материальной и телесной. Они полагают, что душа дает жизнь человеческому организму посредством ума. Они верят в Божественное Провидение и считают, что в мире существует некая целесообразность. Поэтому они учат, что душа, как часть мира, последует после смерти судьбе всех существ, то есть она будет уничтожена «всемирным огнем», как и все сущее. Также не нужно, говорят они, ожидать после смерти более совершенной жизни. Плод греха есть только утрата человеческого достоинства и искажение человеческой природы в настоящей жизни. Смерть есть не что иное, как «обращение и исчезновение человеческих частиц в большом котле вселенной» [ [88] ]. «Бессмертие индивидуальной жизни» не признает никто из стоиков [ [89] ].
88
. . . . . ', 1965. . 14.
89
См.: . . . . |, 1975. T. 1. . 391.
{стр. 41}
Хотя позиция стоицизма бессильна перед смертью, она все же более благородна, чем в тех философских учениях, которые вообще игнорируют смерть. Эпиктет, как и все дохристианские философы, подчиняется судьбе. В позиции Эпиктета и разделяющих подобные взгляды видно мучительное противоречие. Эти «улыбающиеся пессимисты» пытаются преподнести нам педагогические рецепты и представляют себя бесстрастными перед смертью, тогда как они страждут от мук, вызываемых чудовищной пустотой в их душах. И коль скоро человек дохристианского мира слышит от них одни лишь догматические заявления, он охвачен унынием, ужасом и страхом перед смертью.
Сомнения и ограниченность
Вся мирская философия в изумлении останавливается перед реальностью смерти. Поскольку эта философия далека от света Божественного Откровения, она погружается в хаос и движется ощупью в полной тьме. Однако мы не можем уделить внимание всем нехристианским философам. В конце концов никто из них не дает нам удовлетворительного объяснения, и все они по существу оказываются в одном и том же русле. Обратимся лишь к некоторым идеям философских учений последних веков.
Французский философ Мишель Монтень (1533–1592) в одном из своих «Опытов», специально посвященном смерти, стремится убедить человека не бояться смерти. Во многом он следует древним философам и моралистам, римским классикам и, в частности, Сенеке. Но этот его «Опыт», как и другие, исполнен сомнения. Его философия с годами меняется. Вначале он выступает как стоик. В общем виде его взгляд сводится к следующему: надо любить жизнь и бояться смерти. Он выделяет мысль древних: «Философия — это наука умирать». Затем он провозглашает с большим скептицизмом, что {стр. 42} «распространенные человеческие истины» противоречат друг другу. Он восхищался Эпикуром, а когда узнал об атеисте Лукреции, был поражен! Иногда в его взглядах есть что–то позитивное, по существу же он пребывает в противоречии и скептицизме, который окрашивает большую часть его философии.