Таинство

Баркер Клайв

Манера ее поведения вдруг стала какой-то отстраненной, словно она не узнавала мальчика, лежавшего в постели.

— Хочешь есть?

— Да.

— Я попрошу Адель подогреть суп. А ты не вылезай из-под одеяла. И прими таблетки.

Выходя, она бросила на сына едва ли не испуганный взгляд — так посмотрела на него тогда в школе мисс Хартли. И скрылась за дверью. Уилл проглотил таблетки. Тело по-прежнему ломило, голова кружилась, но он не собирался долго ждать, он уже (еще не успев встать на ноги и выйти из дома) принял решение. Он поест супу — нужно подкрепиться перед предстоящим путешествием, а потом оденется и пойдет в Суд. Составив план, он снова поднялся с кровати, чтобы испытать

ноги на крепость. Они уже не казались такими ненадежными, как несколько минут назад. Он немного поест, и они донесут его куда надо.

III

Хотя Фрэнни и не заболела, страдала она куда больше, чем Уилл на следующий день после вечера в Суде. Они с Шервудом умудрились незаметно пробраться в дом, подняться по лестнице и вымыться, прежде чем их увидели родители, и лелеяли надежду, что никто ничего не спросит, но тут ни с того ни с сего Шервуд стал рыдать. К счастью, он нес околесицу, объясняя причину своих слез, и, хотя отец с матерью с пристрастием допрашивали Фрэнни, она тоже отвечала туманно. Фрэнни не любила лгать, в первую очередь потому, что не умела это делать, но знала, что Уилл никогда ей не простит, если она начнет распространяться о том, что ей известно. Отец Фрэнни, когда прошел первый приступ ярости, замкнулся в себе, но мать умела брать измором. Она задавала одни и те же вопросы, все больше укрепляясь в своих подозрениях. В течение полутора часов она снова и снова спрашивала Фрэнни, почему Шервуд в таком состоянии. Фрэнни говорила, что они пошли играть с Уиллом, потерялись в темноте и испугались. Мать не верила ни одному ее слову, но в том, что касалось упорства, дочь не уступала матери. Чем дольше мисс Каннингхэм повторяла свои вопросы, тем осторожнее становились ответы Фрэнни. Наконец мать не выдержала.

— Я не желаю, чтобы ты и дальше встречалась с мальчишкой Рабджонсов, — сказала она. — Думаю, это настоящий смутьян. Он здесь чужой и оказывает на тебя дурное влияние. Ты меня удивляешь, Фрэнсис. И разочаровываешь. Обычно ты ведешь себя более ответственно. Ты же знаешь, твоему брату легко задурить голову. Я никогда не видела его в таком состоянии. Плачет и плачет — не остановишь. И я виню в этом тебя.

Этой короткой речью вопрос на некоторое время был исчерпан. Но незадолго до рассвета Фрэнни проснулась и услышала, как брат жалобно плачет. Потом в его комнату вошла мать, и рыдания стали тише, пока они обменивались негромкими словами, а затем возобновились. Мать пыталась — но безуспешно — успокоить Шервуда. Фрэнни лежала в своей комнате в темноте, борясь со слезами. Но проиграла сражение. Они потекли солеными ручьями по носу, жгли веки и щеки. Ей было жалко Шервуда: она знала, что он меньше любого другого был подготовлен к ночным кошмарам, неизбежным после приключений в Суде. Ей было жалко себя, потому что она вынуждена лгать и это воздвигло стену между нею и матерью, которую она так сильно любила. Плакала она — хотя и несколько иначе — и по Уиллу, который поначалу показался ей другом, таким необходимым, но которого она, кажется, уже потеряла.

И наконец — неизбежное. Она услышала, как повернулась ручка двери, ведущей в ее спальню, и потом — голос матери:

— Фрэнни? Ты спишь?

Она не стала притворяться — села в кровати.

— Что случилось?

— Шервуд рассказал мне нечто странное.

Он рассказал все: как они, преследуя Уилла, отправились в Суд, рассказал о мужчине в черном и женщине в кружевах. И еще кое-что. О том, что женщина была голая, а потом случился пожар. Мать Фрэнни желала знать, имеет ли это какое-нибудь отношение к действительности? А если имеет, то почему Фрэнни ничего ей не рассказала?

Несмотря на угрозу Уилла,

у нее теперь не осталось выбора — она должна была рассказать правду. Да, в Суде были двое, как и говорит Шервуд. Нет, она не знает, кто они такие, нет, она не видела, чтобы женщина раздевалась, нет, она не уверена, что смогла бы узнать их, если бы увидела снова (это было не совсем так, хотя и близко к правде). Там было темно, сказала Фрэнни, и она испугалась — не только за себя, за всех троих.

— Они тебе угрожали? — спросила мать.

— Да нет.

— Но ты сказала, что испугалась.

— Испугалась. Они были не похожи на обычных людей.

— А на кого они были похожи?

Она не смогла найти подходящих слов, даже когда с теми же вопросами пришел отец.

— Сколько раз я тебе говорил, — сказал он, — не приближаться к людям, которых не знаешь.

— Я пошла за Уиллом. Я боялась, как бы с ним чего не случилось.

— Если бы и случилось, это его дело, а не твое. Он бы ради тебя такого не сделал. Можешь не сомневаться.

— Ты его не знаешь. Он…

— Не дерзи, — оборвал ее отец. — Завтра я поговорю с его родителями. Хочу, чтобы они знали, что у них сын — полный идиот.

С этими словами он вышел, оставив Фрэнни наедине с ее мыслями.

Но на этом события той ночи не закончились. Когда все звуки в доме наконец смолкли, Фрэнни услышала легкий стук в дверь, а потом в ее спальню проскользнул Шервуд, прижимавший что-то к груди. После рыданий голос у него был хриплый.

— У меня тут есть кое-что — ты должна это увидеть, — сказал он и, подойдя к окну, раздвинул шторы.

Перед домом стоял уличный фонарь, его свет через исхлестанное дождем стекло упал на бледное, опухшее лицо Шервуда.

— Я не знаю, зачем это сделал, — начал он.

— Что сделал?

— Я, понимаешь, просто был там, а когда увидел ее, то решил взять. — С этими словами он протянул Фрэнни предмет, который держал в руках. — Это всего лишь старая книга.

— Ты ее украл?

Он кивнул.

— Откуда? Из Суда?

Шервуд снова кивнул. Вид у него был такой испуганный, что Фрэнни боялась, как бы он снова не разрыдался.

— Ничего-ничего, — сказала она. — Я не сержусь. Просто удивилась. Я не видела у тебя этой книги.

— Я сунул ее под куртку.

— И где ты ее нашел?

Шервуд рассказал о столе, чернилах и ручках, и, пока он говорил, Фрэнни взяла книгу у него из рук и подошла к окну. От книги исходил странный запах. Фрэнни поднесла ее к носу — не слишком близко — и втянула этот запах. Пахло холодным огнем от углей, оставленных под дождем. Это насторожило Фрэнни — теперь она опасалась открывать книгу, но не могла не сделать этого, зная, откуда эта книга взялась. Она зацепила большим пальцем обложку и приподняла. На первой странице был круг, нарисованный черными или темно-коричневыми чернилами. Ни фамилии автора. Ни названия. Одно это кольцо, идеально ровное.

— Это его книга? — спросила она Шервуда.

— Наверно.

— Кто-нибудь знает, что ты ее взял?

— Нет, не думаю.

Хотя бы это радовало. Фрэнни перевернула страницу. То, что она увидела, было настолько же сложно, насколько проста была предыдущая страница: строчки текста одна за другой, крохотные слова так прижаты друг к другу, что кажется, сливаются в одно. Фрэнни перевернула страницу. Та же картина — слева и справа. То же самое и на следующих двух, и на двух следующих, и на двух следующих. Она присмотрелась к тексту — можно ли понять, что там написано, — но слова были не английские. Еще более странным ей показалось то, что буквы были явно не из алфавита — изящные, замысловатые значки, выписанные так тщательно, словно их выводила рука безумца.