Таинство
Шрифт:
— Но совсем не сразу.
— Главное, что убежал, — сказала она, сверкнув глазами. — Все мы в детстве мечтаем, но большинство забрасывает мечты. А ты отправился путешествовать по миру, как и говорил.
— А ты когда-нибудь уезжала?
— Да нет, в общем-то. Шервуд не любит путешествовать. Он начинает нервничать. Пару раз мы были в Оксфорде, а еще ездим в Скиптон — навестить маму в хосписе, но он чувствует себя гораздо лучше здесь, в деревне.
— А ты?
— Когда он счастлив, я тоже счастлива, — просто ответила Фрэнни.
— И вы никогда не говорите о том, что случилось?
—
Она понизила голос, словно боялась, что стены услышат и передадут ее слова Шервуду.
— Я все еще вижу сны про Суд. Они гораздо живее любых других снов. Иногда иду по этому дому одна — ищу его дневник. Заглядывая в комнаты, зная, что он возвращается и мне нужно торопиться.
Выражение лица Уилла, видимо, очень точно отражало его мысли, потому что она добавила:
— Но ведь это только сон.
— Нет, — ответил он. — Я так не думаю.
Она приложила руку ко рту.
— О господи…
— Тебя с Шервудом это не касается, — сказал Уилл. — Вы двое можете чувствовать себя совершенно…
— Он здесь?
— Да.
— Ты уверен?
— Да.
— Откуда ты знаешь?
— Это из-за него Хьюго попал в больницу. Стип безжалостно избил его.
— Но зачем?
— Он хотел передать мне послание. Хотел, чтобы я вернулся сюда и мы закончили начатое.
— Он получил свой треклятый дневник, — сказала Фрэнни. — Что еще ему нужно?
— Разделения, — сказал Уилл.
— С чем?
— Со мной.
— Не понимаю.
— Это трудно объяснить. Мы с ним соединены. Я знаю, это звучит нелепо, когда мы сидим здесь с тобой и пьем чай, но он так никогда меня и не отпустил. — И Уилл добавил потише: — А может, это я его так никогда и не отпустил.
— Ты поэтому ходил в Суд? Чтобы найти его?
— Да.
— Господи, Уилл, он же мог тебя убить.
— Думаю, мы слишком близки, а потому убить меня он не сможет, — сказал Уилл.
Фрэнни помолчала, переваривая сказанное.
— Слишком близки? — переспросила она.
— Если он прикоснется ко мне, то сможет увидеть больше, чем хочет.
— Есть еще Роза, которая в состоянии сделать за него грязную работу.
— Верно, — согласился Уилл.
Вообще-то Уилл до сих пор не рассматривал этот вариант, но такое вполне возможно. Роза доказала, что обладает всеми навыками убийцы, и случилось это всего в полумиле отсюда. Если Стип не пожелает иметь дело с Уиллом, он может просто показать этой женщине на его шею и таким образом покончить с ним.
— Ты знаешь, что Роза произвела очень сильное впечатление на Шервуда? — продолжала Фрэнни. — Ему после этого много лет снились кошмары, в которых она присутствовала. Мне так и не удалось из него вытянуть, что там случилось, но она оставила на нем свою метку.
— А ты? — спросил Уилл.
— Что я?
— У меня был Стип. У Шервуда — Роза.
— Ах вот ты о чем… У меня был дневник, чтобы занимать мои мысли.
— И что — занимал?
Она кивнула, глядя куда-то мимо него, словно представляя себе вещь, которую потеряла.
— Я так и не разгадала его тайну, и это много лет меня мучило. Ты когда-нибудь
— Нет.
— Он был прекрасен.
— Правда?
— О да, — сказала она с восхищением. — Он делал в нем зарисовки животных. Совершенно великолепные. А на противоположной странице, — Фрэнни сделала вид, словно держит в руках книгу, разглядывая ее содержание, — строчка за строчкой шли записи.
— О чем?
— Они были не на английском. И вообще мне не удалось понять, на каком языке. Не греческий, не санскрит, не иероглифы. Я скопировала несколько значков, но так и не смогла их расшифровать.
— Может, это просто бессмыслица. Что-нибудь выдуманное.
— Нет, — сказала она. — Это был язык.
— Откуда ты знаешь?
— Я нашла его еще в одном месте.
— Где?
— Понимаешь, такая странная штука. Лет шесть назад, как раз после смерти папы, я поступила на вечерние курсы в Галифаксе, ну, чтобы как-то сдвинуться с мертвой точки. Учила французский и итальянский — можешь себе представить? Думаю, я сделала это из-за дневника. В глубине души мне все еще хотелось его расшифровать. И вот там я познакомилась с одним человеком, и мы подружились. Ему было за пятьдесят, и он был такой внимательный — думаю, это самое подходящее слово. После занятий мы болтали часами. Звали его Николас. У него была великая страсть — восемнадцатый век, который меня ну совершенно не интересовал, но Николас пригласил меня домой. Совершенно необычный дом. Я словно шагнула на двести пятьдесят лет назад. Светильники, обои, картины — все из той эпохи. Думаю, он был немного чокнутый, но так, слегка. Он говорил, что родился не в том веке.
Она посмеялась над глупостью всего этого.
— Как бы там ни было, но я три или четыре раза была у него в гостях и просматривала книги из его библиотеки — у него было собрание книг, брошюр, журналов, всего около тысячи семисот экземпляров. И вот я нашла там одну книжечку с рисунком, на котором были некоторые из буковок, что я видела в дневнике Стипа.
— С объяснениями?
— Не то что с объяснениями, — сказала она уже не так живо. — Вообще-то я была разочарована. Николас подарил мне эту книжечку. Она была в лоте, который он купил на аукционе, и эти картинки его не слишком интересовали, поэтому он сказал, что я могу ее взять.
— И она все еще у тебя?
— Да. Наверху.
— Я бы хотел взглянуть.
— Предупреждаю тебя — это сплошное разочарование, — сказала Фрэнни, вставая из-за стола и направляясь в коридор. — Я часами сидела над ней, но в итоге пришла к выводу, что лучше бы мне никогда не видеть этой дурацкой книжечки. Я на минутку.
Он пошла наверх, оставив Уилла бродить из угла в угол гостиной. В отличие от недавно покрашенной кухни эта комната была словно музей ушедших родителей. Простая мебель без малейшего намека на красоту, ухоженные растения в горшках (герань на окне, гиацинты на столе), коврик на полу, обои и занавески, не подходившие по цвету и орнаменту. На каминной полке по обе стороны от массивных часов стояли фотографии всех членов семейства, улыбающихся из далекого лета. В одну из рамочек вставлена пожелтевшая открытка с молитвой. На ней — два четверостишия.