Так дорог моему сердцу
Шрифт:
Впервые он поцеловал ее на мосту у соснового леса. В том поцелуе была безумная нежность, хотя он тоже был решительным; но этот поцелуй не содержал в себе никакой мягкости и не только смял ее губы до боли, но и, казалось, вытянул из нее все дыхание. Он был требовательным, жадным. Вирджиния стала совершенно беспомощной, и все, что она могла сделать, это вцепиться в его плечи холодными пальцами. Такси продолжало скользить по мокрой, блестящей поверхности дороги, со всех сторон на них лился дождь. А над Лондоном, словно мантия, опустились сумерки.
Наконец
Наконец, хотя и очень неохотно, он поднял голову. Вирджиния посмотрела ему в глаза, такие близкие к ее глазам, и никогда, даже в самых необузданных мечтах, она не представляла себе эти блестящие темные глубины такими наполненными нескрытой страстью и восхищенной любовью, какими они были сейчас, в эту минуту.
— Вирджиния! — воскликнул он дрожащим голосом.
— О, Вирджиния, моя дорогая, маленькая любимая!
Вирджиния не могла выговорить ни слова, но выражение ее глаз в тускло освещенном такси сказало ему все, что нужно было знать. Он положил ее голову на свое плечо, пальцы запутались в ее мягких волосах; он шептал ей потрясающе ласковые слова, снова целовал ее с нежностью, и эти поцелуи не были похожи на то первое отчаянное требование его губ.
Вирджиния подняла дрожащую руку, чтобы погладить его щеку, он поймал ее и прижал к своим губам.
— Вирджиния, почему ты так убежала и оставила меня в полной темноте? Если бы не тетушка Элоиза, я мог бы до сих пор ничего не знать.
— Это она сказала тебе? — прошептала Вирджиния в его шею. — Но она не знала...
— Нет, она знала! Ей рассказала Мэри Ван Лун, а кроме того, ей не нужно было много рассказывать, потому что она всегда понимала тебя лучше, чем я! Я никогда не был уверенным в твоих чувствах, хотя я любил тебя — обожал тебя — с самой первой минуты.
На лице Вирджинии появилось выражение совершеннейшего удивления. Она подняла голову, чтобы посмотреть на него, и даже отодвинулась от него, потому что ей было невозможно в это поверить.
— С... первой минуты?...
— Да, моя дорогая, с той самой минуты, когда этот увалень задел тебя дверью в “Милано”. Хотя мне кажется, что даже еще до этого, при первом взгляде на тебя, когда ты сидела одна за столом неподалеку от меня, я решил, что единственное, что мне нужно в жизни — это ты! Ты была такой маленькой и очаровательной, такой робкой и прелестной, что я мог бы там же подхватить тебя и обратить в бегство любого, кто захотел бы отнять тебя у меня!
— О! — воскликнула Вирджиния, с восторгом прислоняясь к нему. — А я думала... я думала, это мисс Спенглер!
— Карла? Причем здесь Карла?
— Потому что все вокруг говорили, что ты собираешься на ней жениться!
Он как будто был удивлен.
— Мы с детства знаем друг друга, но я совершенно уверен, что она никогда не была в меня влюблена, и я тоже никогда не любил ее! Мы добрые друзья, и я надеюсь, что ими останемся, хотя в данное время она думает о том, чтобы выйти замуж за богатого американца, и он, возможно, увезет ее из Швейцарии. Если бы ты не сбежала, ты встретила бы этого американца во время Рождества, потому что он остановился в “Грюнвальде”. Если бы ты увидела их вместе, ты могла бы согласиться со мной, ведь Карла никогда не думала обо мне серьезно.
— И ты не против, что она выходит замуж за другого?
— Против? — у него был такой неподдельно озадаченный вид, что она почувствовала огромное облегчение.
— С какой стати я могу быть против?
— Я не знаю, — призналась она, — только я думала...
— То, что ты думала, — сказал он, поднимая ее подбородок, чтобы со всем обожанием посмотреть ей в глаза, — ничто по сравнению с тем, что я думал и чувствовал, когда ты сказала мне в тот вечер в “Грюнвальде”, что ты собираешься замуж за Клайва Мэддисона!
— Но я не говорила, что собираюсь замуж за Клайва! Я сказала, что должна быть дома ко времени свадьбы — Лизиной свадьбы!...
— Теперь то я знаю, милая, но в то время ты не очень ясно дала мне это понять! А я собирался сделать тебе предложение в тот же вечер! Именно поэтому я просил тебя приехать в гостиницу!...
— О, Леон! — она подняла страдающее лицо и прижалась к нему. — Если бы только я знала!
— Это первый раз, когда ты назвала меня по имени, — тихо прошептал он, гладя ее по волосам. — И мне нравится, как это у тебя выходит! Вирджиния, любимая, ты так много времени потратила на то, чтобы заставить меня поверить, что я тебе совершенно безразличен, и если бы не тетушка Элоиза, я до сих пор находился бы в неведении. Но теперь-то уж ты можешь сказать мне... как сильно ты меня любишь?
— Я люблю тебя больше всего в жизни, — ответила ему Вирджиния с влюбленной дрожью в голосе.
— А я люблю тебя больше, чем саму жизнь!
Таксист бесцельно кружил по улицам, что становилось уж слишком однообразным. Вдруг он решительно остановился, опустил стеклянную перегородку, отделявшую его от пассажиров, и терпеливо осведомился, не поворачивая головы:
— А теперь куда, сэр?
Доктор Хансон посмотрел на Вирджинию с внезапным причудливым блеском в глазах.
— Полагаю, было бы удачно, если бы мы пошли куда-нибудь поесть?
— Я совсем не голодна, — заверила она его.
— Все равно, ты кажешься мне похудевшей с тех пор, как я видел тебя в последний раз. Мы можем не есть, но по крайней мере, сможем поговорить. Во всяком случае, мы не можем ожидать, что этот малый будет возить нас по Лондону без особенных причин.
Он наклонился вперед и поговорил с таксистом. Потом откинулся на спинку сидения, опять привлек к себе Вирджинию и заключил ее в свои объятия. — Мы оба не одеты для фешенебельного заведения, так что я сказал ему отвезти нас в одно местечко, где нас, по крайней мере, оставят в покое и мы сможем получить удовольствие от хорошей еды, если захотим.