Так говорил Заратустра
Шрифт:
Если и говорят в пользу жизни эти ядовитые пауки, засевшие в норах своих и отвернувшиеся от всего живого, то лишь для того, чтобы вредить этим.
Так хотят они навредить власть имущим: ибо у тех преобладает еще проповедь смерти.
Будь иначе, и тарантулы учили бы иначе: ведь именно они были некогда яростными клеветниками на жизнь и сжигателями еретиков.
Я не хочу, чтобы меня путали с этими проповедниками равенства. Ибо так гласит справедливость: «Люди не равны».
И они не должны быть равны! Чем была бы любовь моя к Сверхчеловеку, если бы говорил я иначе?
Тысячами мостов и тропинок пусть стремятся люди
Призрачные образы и символы пусть изобретут они во вражде своей, и величайшее сражение состоится тогда между ними.
Добро и зло, богатство и бедность, высокое и низкое, и все имена ценностей: все это станет оружием и будет воинственно утверждать, что жизнь должна превозмогать себя снова и снова!
Ввысь, выстраивая колонны и ступени, желает вознести себя жизнь; она жаждет смотреть в беспредельные дали, на священную красоту, — вот зачем ей нужна высота!
Но если жизни так нужна высота, то ей нужны и ступени, а также противоречие ступеней и восходящих по ним! Восходить хочет жизнь и, восходя, превозмогать себя.
Взгляните же, друзья мои! Здесь, рядом с ямой тарантула, — развалины древнего храма; взгляните на них просветленным оком!
Поистине, тот, кто утвердил мысль свою и в камне вознес ее ввысь, знал все тайны жизни, как величайший из мудрецов!
Этим ясным символом поучает он нас, что и в красоте есть борьба и неравенство, война за могущество и всемогущество.
Взгляните, как преломляются арки и своды, переходя друг в друга в божественном противостоянии, как вместе со светом и тенью устремляются они друг на друга, божественно стремительные.
Пусть же и мы, верные и прекрасные, будем врагами! Божественно устремимся мы друг против друга!
Увы! Вот и меня самого ужалил тарантул, старый мой враг! Право же, прекрасно и с божественной самоуверенностью ужалил он меня в палец!
«Должны быть и воздаяние, и справедливость, — так думает он, — ведь не задаром же петь ему гимны в честь вражды!»
Да, он отомстил за себя! И увы! Теперь душа моя закружится в вихре мести!
Но чтобы не кружиться мне, друзья, привяжите меня покрепче к этой колонне! Уж лучше я буду столпником, чем вихрем мщения!
Поистине, не вихрь и не смерч Заратустра; а если он и танцор, то никак не танцор тарантеллы! [3]
Так говорил Заратустра.
О прославленных мудрецах
Все вы служили народу и народному суеверию, вы, прославленные мудрецы! — а не истине! Потому и воздавали вам почести.
3
В XV веке одновременно с эпидемиями пляски святого Витта, в Германии, на юго-востоке Италии, в Апулии распространилась эпидемическая болезнь «тарантизм» (Tarantismus, Tarantolismo), причину которой народное суеверие находило в укусе тарантула. Считалось, что яд тарантула ввергает в состояние глубокой подавленности и уныния; единственным средством против болезни считалась пляска, так как предполагалось, что во время энергичных телодвижений яд
Потому терпели и неверие ваше, что оно было уловкой и хитроумным путем к народу. Так господин дает волю рабам своим, да еще забавляется дерзостью их.
Но кто ненавистен народу, как волк собакам, так это — свободный дух, враг цепей, который никому не поклоняется и живет в лесах.
Вытравить такого из логовища — это всегда называлось у народа чувством справедливости; и теперь еще науськивают на него самых свирепых собак.
«Ибо истина там, где народ! Горе ищущим!» — так повелось у вас издавна.
Вы хотели оправдать народ свой в поклонении его: это называли вы «волей к истине», вы, прославленные мудрецы!
И всегда говорило сердце ваше: «Из народа вышел я, и оттуда снизошел на меня глас Божий».
Умные и, в то же время, упрямые, как ослы, всегда были вы заступниками народа.
И многие из властителей, желавшие ладить с толпой, впереди коней своих впрягали осленка — какого-нибудь прославленного мудреца.
А теперь я хочу, чтобы вы совсем, наконец, сбросили с себя львиную шкуру!
Пеструю шкуру хищного зверя и косматую гриву исследующего, ищущего и покоряющего!
Чтобы поверил я в «искренность» вашу, должны вы сначала сломить в себе волю к поклонению.
Искренним называю я того, кто удаляется в пустыню безбожия и разбивает там сердце свое, готовое поклоняться.
Среди желтых песков, палимый солнцем, украдкой посматривает он, сгорая от жажды, на обильные источниками оазисы, где все живое отдыхает в тени.
Но и жажда не в силах заставить его уподобиться этим умиротворенным и самодовольным: ибо — где оазисы, там и идолы.
Голодным, одиноким, насильственным и безбожным — таким воля льва повелевает быть ему.
Быть бесстрашным и внушающим страх, великим и одиноким, свободным от счастья рабов и поклонения богам — такова воля искреннего.
В пустыне, и господами пустыни искони жили честные, свободные умы; а в городах живут прославленные мудрецы — откормленные вьючные животные.
Всегда, словно ослы, тянут они — повозку народа!
Не то, чтобы я сердился на них: но для меня они всегда останутся слугами, украшенными сбруей, хотя бы и сверкала она золотом.
И часто были они хорошими слугами, достойными похвалы. Ибо так гласит добродетель: «Если должен ты быть слугой, ищи того, кому наиболее полезна служба твоя.
Дух и добродетель господина твоего пусть возрастают благодаря тому, что ты сделался слугой ему: так и сам ты возрастешь с духом и добродетелью его».
Истинно так, знаменитые мудрецы, слуги народа! Вы возрастали вместе с духом и добродетелью народа — и народ вырос через вас! К чести вашей говорю я это!
Но народом остаетесь вы для меня и в добродетелях своих, народом с близорукими глазами, который не знает, что такое дух!