Так начинался "Аквариум"

Гуницкий Анатолий Августович

Лет эдак с пяти?

С девяти?

С двух с половиной?

Или с одиннадцати?

Или с семнадцати?

Нет, Джордж всё равно считает, что это не обязательно и не слишком нужно. Кстати, он сообщил мне, что бывали времена, когда ему приходилось ощущать некоторые небольшие проблемы, связанные с его собственной двухимённостью. Да, прочно прицепилось к нему второе имя. То самое, которое ему дал Боб. Настолько крепко и круто прицепилось, что сам Джордж давным-давно воспринимает его как свое основное.

Конечно, это немного делириумозная ситуация.

Даже психопатическая.

Малость дурдомовская.

Чуть-чуть шизоидная. Да.

Но с тех пор, как Боб стал называть не Толей, не Анатолием, а Джорджем, многое всё-таки изменилось

для самого Джорджа в окружающем пространстве. Ведь большинство близких и своих людей называют его именно Джорджем. Ну разве что один старинный приятель – неважно кто именно – мог или даже любил в состоянии лёгкого, ничем не отягощенного подпития, назвать его Джорджелло, впрочем, в этом никогда не было никакой ощутимой, сознательно апробированной и чётко прослеживаемой системы.

Да и может ли быть в этом какая-либо система? Нужна ли она тут?

Нет, едва ли.

Нет, ничуть – ни в коем случае – она не нужна.

Некоторые люди ещё отчего-то называют Джорджа Георгием.

Это они, конечно, из-за собственного невежества так поступают. Из-за незнания, из-за тотальной необразованности своей; вот Боб так никогда его не называл, он и не думал никогда Джорджа Георгием называть, и даже в дурном, в тройном сне, ему подобное никогда бы, и ни за что в голову не пришло. Наверное, если бы он, Боб, услышал когда-либо, что Джорджа зовут каким-то Джорджелло, то уж точно не был бы доволен и рад. Да и с чего бы Боб стал радоваться тому нелепому обстоятельству, что его друга Джорджа, кто-то – да пусть он и тысячу раз подшофе! – называет Джорджелло?

Нет, не стал бы Боб этому радоваться. Удивился бы? Да, наверное. Справедливости ради следует отметить и уточнить, что и Джордж, в свою очередь, никогда, даже и в гомогенном, в тёртом, в сверхпроникновенном, в суперпронизывающем состоянии не стал бы ни за что называть своего старого друга Борькой, Бориской и тем более БГ.

Всё же есть некоторый резон остановиться на буквосочетании БГ. Джордж, конечно же, никогда так не обращался к Бобу, однако иногда, во время некоторых своих журналистско – публицистических – окололитературных – бумагомарательных игр, он порой использовал это не слишком им любимое буквосочетание. То бишь БГ. Да, был такой мелкий грех. Но при этом никогда – никак – ни за что – и ни в какую – не мог Джордж врубиться и понять, отчего некоторые его коллеги – журналисты – очеркологи – интервьюеры и статьепроизводители ставят после буквы Б точку. Джорджа это всегда дико и чудовищно, и страшно, и беспредельно бесило.

Ну, хорошо, чёрт с вами, пусть БГ. Ладно. Жрите. Хавайте. Лопайте.

ДОРОГА НА ОСТРОВ

Подавитесь. Но почему же сначала Б, потом точка, и потом Г.? Почему Б.Г.? Почему?

Так до сих пор никто и не ответил Джорджу на этот вопрос.

Боб летнее время прежде обычно проводил в Сестрорецке. Однажды, осенью, вернувшись из Сестрорецка в Ленинград, он долго и упорно, и страстно, и много рассказывал Джорджу про пионерлагерь ВТО в Сестрорецке. Загадочно и заманчиво звучали незнакомые, неведомые ещё Джорджу имена и фамилии – Андрей Ургант, Ольга Казико, Елена Попова, Балашова, Агранова, Менакер, Клыков. Джордж ещё не знал этих людей и никогда их не видел, но, по рассказам Боба, именно они и составляли едва ли не самую сердцевину Бытия. Позже Джордж узнал их и убедился, что Боб прав. И ещё был Лолик Ромалио, который жил неподалёку от метро «Фрунзенская». Бывал ли когда-нибудь Джордж у Ромалио? Если и бывал, то один раз, вместе с Бобом. Ромалио был мулатом и играл на гитаре, и они с Бобом пели в Сестрорецке «Битлз», что-то типа «Ticket to Ride». Вроде бы как раз Ромалио и научил Боба играть на гитаре эту песню...

Однажды летом Джордж поехал к Бобу в Сестрорецк, поехал он туда из Ушково. Где сам отдыхал много лет подряд. Сестрорецк в ту пору был тихим, сонным, пыльным, но большим дачно-деревенским посёлком с длинными уютными улочками и деревянным вокзальчиком бледно-синего цвета.

Давно всё это было, очень давно. Ежели ещё учесть, что мобильных телефонов тогда, на изломе шестидесятых годов, не было даже ни в сытой Европе, ни в отвязной Америке, ни в социалистически-патриархальной,

бодрствующей и вместе с тем злобно-дремлющей и постоянно что-то отрыгивающей России, то остаётся неясным и непонятным, каким же образом Боб и Джордж (то бишь, тогда ещё Боря и Толя), смогли договориться о дне прибытия Джорджа в Сестрорецк. Да, совершенно непонятно. Может быть, они каким-то образом списывались? Но не с помощью же электронной почты, про которую тогда вообще никто не имел ни малейшего представления. Потому что её и де факто, и де юре ещё не существовало. Теоретически они могли списываться посредством традиционной почты. Конвертной и марочной. Почтальонной. Бандерольной.Что ж, это не исключено. Хотя нет никаких реальных доказательств того, что Боб и Джордж когда-нибудь писали друг другу письма. Или посылали бандероли.

Однако как бы там ни было, Джордж к Бобу в Сестрорецк в самом деле приезжал. Правда, дорога занимала гораздо больше времени, чем пребывание на сестрорецкой территории. Да, недолго он там был, однако успел заметить: Бобу там было очень даже нескучно. У него горели, сияли глаза! А такое с Бобом приключалось, ну и теперь, конечно, бывает тогда, когда Боб занимается каким-то очень важным для него делом. АКВАРИУМОМ, например. Само собой, во времена пребывания Боба в Сестрорецке, никакого АКВАРИУМА ещё не было.

Ехал Джордж туда, в Сестрорецк, следующим образом: из Ушково на автобусе до Зеленогорска, потом на электричке до Белоострова, а от Белоострова до Сестрорецка. Этот фрагмент (кусок) дороги ему страшно нравился. Особенно на перегоне от Белоострова до станции Курорт. И от станции Курорт до Сестрорецка – тоже. Но от Белоострова до Курорта – больше. Так сложились жизнь и история, что возле Курорта, и в самом Курорте Джордж всегда ощущал себя особенно уютно и комфортно. Как-то на своём законном месте. Кстати, отметить, что в былые времена у Джорджа был большой и кайфовый значок с надписью «Ceorgia For A Good Time Or A Life Time». Он его часто носил. Этот значок и теперь живёт, только тихо – бесшумно – незаметно – скрытно – таинственно – дремлет – отдыхает в недрах джорджевского жилища.

Боб тоже никогда не имел ничего против Курорта. Однажды, в самом начале семидесятых или даже в конце шестидесятых, мама Бориса, Людмила Харитоновна, отправилась в марте в Курорт. И взяла с собою Боба и Джорджа. То есть Борю и Толю. Было уже не холодно, снег подтаивал, солнышко посвечивало, они пошли вверх по берегу Сестры, неподалёку от того магического места, где она раздваивается и образует Остров. Ещё и столовая тогда там, в Курорте была – такая обычная, стандартная, никакая, типа советского traditional кафе, неподалеку от железнодорожной станции. Работала она. Но вот только тогда, в самом начале семидесятых или в конце шестидесятых, они – то есть ни Боря, ни Толя, и вообще ещё никто – толком ничего и не знали про Остров. В духовном смысле Острова ещё не было. Знание про Остров пришло несколько позже, а именно – летом 1974 года. После того как Джордж, который в то время сольно отдыхал в Курорте на даче вместе со своей бабушкой, отправился странствовать по уютным холмам, тропинкам, перелескам и кустам. Сначала он забрёл на шоссе. Пошел вперёд, в сторону Дюн. Машин и автобусов проезжало не очень много. Потом идти по шоссейной дороге надоело – осточертело – скучно стало, захотелось забрести в какие-нибудь более уютные и камерные места. Джордж в целом представлял себе где находится, однако без полутонов и нюансов.

Пошёл вниз, в сторону воды.

Вот и дорога, явно ведущая к заливу.

Не широкая дорога, не шоссейная, а скорее просёлочная.

Или похожая на просёлочную.

Вот и пансионат «Дюны».

Вот и сам залив.

Джордж пошёл вдоль берега залива, вдоль берега мелкого и такого Финского залива. Вокруг купались, загорали, по-летнему резвились совершенно разной масти люди. И такие, и сякие. Джордж никого из них не знал. Никто из них тоже не знал Джорджа, но ни для кого – ни для Джорджа, ни для купающихся, загорающих, резвящихся и разномастных людей это не стало проблемой. Было, кстати, тепло, не очень жарко, не дико и страшно жарко, не охуительно жарко, но тепло, в самом деле тепло, эдак вот ласково и по-летнему тепло. Это было лето, именно лето, о котором Майк Науменко в своё время пел, что оно сведёт его со света..