Так все и было..., или рассказы бывалого одессита
Шрифт:
Обрисованная мною перспектива трагического будущего многострадального инструмента производит должное впечатление на дядю Шурика.
— Ну, да. Коробка от клавиш никому не нужна! — говорит он.
— Так вот! — Ободренный его пониманием, продолжаю я. —Вы поймите меня правильно: 600 рублей, все-таки, не малая сумма... Ведь, если не отремонтируют, мне придется возвращать ему деньги?!
— Ну, как возвращать? — Приходит в себя тетя Маня. — Он же купит ее!
— Купить-то он купит. Но он-то купит за 600, потому что я ему гарантировал её ремонт! Но я же не могу знать наверняка! Я
— Ну, хорошо. А что же делать?
Полная безысходность в её голосе подводит меня к кульминационному моменту нашей встречи:
— На свой страх и риск... Я просто даже не хочу, чтобы так было, но, если вы хотите, идя вам навстречу... Учитывая, что вы с ней так намучились, с этой клавишей, эти негры, этот ужас, номер 112 и все остальное... Я, честно говоря, могу просто за эту коробку, потому что это ж не клавиша, дать вам 400 рублей. Беря во внимание ваш тернистый путь; ваши страдания с приобретением этой клавиши; и то, что вы коренная одесситка; и родственники за границей; и что у вас столько мучений было, и все остальное... Только ради вас!
Мой монолог прерывается горестным воплем тети Мани:
— 400 рублей????
— Вы извините, но, поймите меня правильно, а если я не отремонтирую эту клавишу, куда я дену эту коробку? Огурцы в ней держать или помидоры?
И тут заключительный аккорд, момент истины, магическая фраза:
— И что еще хорошо, что деньги он мне передал с собой, ровно 400 рублей.
Впечатление, как и ожидалось, неотразимое. Волшебная власть денег — наличных денег, действует, как мы все с вами не раз убеждались, безотказно:
— У вас с собой?
– Да.
— С собой деньги у вас?
Я вынимаю деньги и кладу на стол. Тут повисает пауза.
Дядя Шурик, который на протяжении всех наших встреч постоянно находился в одной и той же неподвижной позе, чем вызвал у меня полную уверенность в том, что он не ходит, вдруг резво вскакивает, хватает эти деньги и кричит тете Мане:
— Четыреста!!! Отдай ты ее уже!
— Послушайте, вы знаете, что, — добившись своего, я уже начинаю переигрывать, — может, вы подумаете, может, не надо! А вдруг вам еще удастся ее продать за 4000 рублей...
— Какие 4000??! Кому эта поломанная клавиша нужна??? Я тебе говорил!!! — кричит он на Маню, — я тебе говорил!!! Я тебе говорил: не бери в секонд—хенде!
— Как в секонд—хенде??? — настает мой черед подбирать отвалившуюся челюсть. Но они меня не слышат.
— Я тебе говорил, у русских не бери! У русских никогда ничего не бери! Говорил?
— Так он же сказал, что мы, русские, никогда друг друга не обманываем! — оправдывается тетя Маня.
— Кто? Кто русских не обманывает? Ты веришь этим евреям? Я же тебе сказал, что у Мойши в этой лавке ничего брать нельзя! — разоряется дядя Шурик.
— Подождите, — встреваю я, обращаясь к тете Мане, — вы же рассказывали, как вы в Америке...
— Да, что вы слушаете этого поца? — не дает мне даже договорить разъяренная хозяйка. — Шурик закрой рот!!!
Они продолжили между собой ругаться, а я тихонько стал одеваться, притом очень медленно. Взял тихонько клавишу.
— Ну, ладно, — говорю я, — я вас выручил. Но, знаете что, давайте договоримся так: а вот если все-таки я ее не починю, вы вернете мне 400 рублей?
Тут гнев тети Мани обратился в мою сторону, и она стала кричать на меня:
— Послушайте, почините — не почините, уж как-нибудь продадите ее за 400 рублей!!
— Ну в принципе,— говорю я,— разве что, если вставить туда внутренности от нашей, советской йоники...
Они меня совершенно не слушали. Размахивая руками и брызжа слюной, они были целиком поглощены выяснением отношений. Причем комическое зрелище представляла собой эта пара: подпрыгивающий и старающийся дотянуться до носа тети Мани щуплый дядя Шурик со всклокоченными волосами, очень похожий на потрепанного бойцовского петушка, и оправдывающаяся великанша, зло вытягивающая шею вниз, к уровню противника, похожая на шипящую дородную гусыню.
— Я тебе говорил, у Мойши ничего не бери?! Там все поломанное! Что Мойша может тебе продать? Что?? «Евреи друг друга не обманывают»... Какое мы друг друга не обманываем? Ты этим евреям веришь, которые уехали туда 20 лет назад ?! Сволочи! Подонки!
— Так меня же твой брат туда отвел!
— Мой брат? Да, гавнюк этот мой брат! Он еще заработал на мне!
В общем, мне ничего не оставалось, кроме как тихонечко извиниться и уйти.
Спустя неделю я продал эту клавишу. Вернее, мы продали вдвоем со старым спекулянтом Целиком. Целик — это кличка, он старый биржевик, его многие знают. В общем, мы продали эту клавишу за 1600 рублей.
Прошла еще неделя. Вдруг стук в дверь ко мне, рано утром — в 6 часов. Я открываю дверь — стоит тетя Маня с дядей Шуриком.
— Что такое? — спрашиваю я. — Что случилось? Что вы так рано? Как вы меня нашли?
— Мы вас так искали! Мы всю биржу спрашивали, где вы, что вы!
— Да что такое? Что случилось?
— Вы представляете себе?! Такой ужас, такой ужас!
— Что такое?
— Мы же эту клавишу брали не для себя, а для внучика! Внучек, его тогда не было — он был в гостях в России, в Воронеже. Сейчас он приехал вместе с моей дочерью, и я ему показала картинку, которая у меня осталась от этой клавиши. И он стал так плакать, так плакать!! Он так расстроился, попал в больницу, у него нервный шок, у него началась рвота, позвоночник, печень. Врачи говорят, что состояние его практически безвыходное. Он лежит в реанимации неделю, у него в легких трубки, в носу трубки, и вообще, везде...
— Так в чем же проблема?
— Он же так расстроился из-за этой йоники! У него же такие маленькие пальчики, он хотел этими пальчиками играть на ней. Что делать? Я не знаю что делать! Я возьму канат, я повешусь!
Дядя Шурик топтался рядом и все время трагически повторял: «Да, да, да...». Больше он ничего не говорил.
— Ну, хорошо... — Я, честно говоря, не знал, что говорить, и усиленно пытался что—либо сообразить. — Ну-у.... Раз такая ситуация, конечно...