Такая любовь
Шрифт:
Тошек. Все точно.
Человек в мантии. Вы знаете ассистента Петруса?
Тошек. Да… Конечно, только по документам, это у нас новый кадр. Но он приехал к нам из Брно, а на характеристики из Брно можно положиться, там работает толковый товарищ…
Человек в мантии. Что написано в характеристике?
Тошек. Судя по характеристике, Петрус — сознательный и честный человек. Основал там парторганизацию, полгода работал на стройке, вел кружок политграмоты. К тому же он исключительно одаренный ученый. Знаете, я не специалист, но семейное право…
Человек в мантии. Меня прежде всего интересует он сам…
Тошек. А в чем дело? Есть что-нибудь компрометирующее?
Человек в мантии. Об этом-то я вас и спрашиваю.
Тошек. Ах так. Нет! Как я уже сказал, мне он кажется весьма положительным, и я не удивляюсь, что его выбрали для поездки в Китай. У него все данные.
Человек в мантии. Какие?
Тошек. Я уже сказал: политически зрелый, способный, упорный…
Человек в мантии. Дальше?
Тошек. Здоровый, с характером…
Человек в мантии. Еще?
Тошек. Женатый.
Человек в мантии (удивленно). Женатый?
Тошек. Женатый. В такие командировки мы стараемся посылать женатых. Это для него большой плюс…
Человек в мантии. Весьма относительный…
Вспыхивает кинопроекция: в глубине сцены — кабинет, где происходит семинар. Двадцать человек аплодируют вводному слову Петруса. Петрус сидит верхом на стуле, лицом к слушателям. Речь его становится все более одушевленной, так как он обращается прежде всего к Лиде.
Петрус. Сменялись правители, сменялись поколения, сменялись общественные системы. А женщины страдали по-прежнему. Потом наступил день, когда они вместе со своими отцами, возлюбленными и мужьями разгромили Бастилию. В этот вечер под гром «Карманьолы» им казалось, будто отныне и для них засияла свобода и равенство, будто теперь они сами будут творить свою судьбу, бороться за свое счастье, свою любовь. (Он уже не может сидеть, оперся коленом о сиденье, судорожно сжимая рукой спинку стула). Но капитализм обманул их и предал так же, как их предавали все предшествующие общественные формации. Он окружил женщин стеной общественных преград, замуровал в гробницу предрассудков. Лживая мораль сделала их сердца еще голоднее, чем нужда сделала их желудки; эта лживая мораль превратила их в добровольных рабынь, заставляла выходить замуж не по велению чувства, а по требованию родителей, церкви, класса или простой условности. (Петрус встает, глядит туда, где, по его предположению, сидит Лида). Этот строй умер, погребен, уничтожен без возврата. Социализм освободил и руки и сердца. Но это не означает, что все изменилось по мановению волшебной палочки. (Как бы невольно берется за галстук). Есть еще женщины, готовые вступить в брак только для того, чтобы не погрешить против каких-то норм общественной жизни. Но ведь именно наше общество стоит на их стороне и будет поддерживать любой бунт против остатков бесчеловечного прошлого. Базой, исходной точкой и мерилом всех человеческих отношений должна быть отныне и навеки любовь, и только любовь!
8
Под бурные аплодисменты проекция гаснет. Взволнованный Петрус, механически поправив галстук, опускает руку, причесывается и зажигает сигарету.
Человек в мантии. Вы имели успех.
Петрус (скромно). Надо себя сдерживать. Я увлекаюсь, а ведь на семинарах прежде всего должны говорить слушатели.
Человек в мантии. Кстати, вы не знаете, где Лида?
Петрус. Я жду ее.
Человек в мантии. Мне кажется, она пошла к Стибору.
Петрус. Ах!
Человек в мантии. Вы бы стали ее отговаривать?
Петрус. Нет, наоборот, но…
Человек в мантии. Но сначала вы собирались ей кое-что сообщить?
Петрус. Да. (Нервно поглядывает на дверь).
Человек в мантии. Она, конечно, узнает.
Петрус. Хорошо, но поймите! Она должна услышать об этом от меня.
Человек в мантии. Почему же она до сих пор не услышала? Или у нее плохой слух?
Петрус. Послушайте, не можете ли вы разговаривать в другом тоне? Я не прохвост и в любое время могу объяснить и обосновать все свои поступки.
Человек в мантии. Меня интересует именно это.
Петрус. Вчера у меня было ужасное настроение… по ряду причин… Когда я встретил Лиду, мы оба потеряли голову. Я — материалист, но в этой встрече было нечто… нечто необыкновенное. Вы должны знать, что Лида была… была моей самой большой любовью. Когда она уехала, когда потом написала мне, я страдал, как раненый зверь. А вчера страдала Лида, я это видел. Но вместе с тем я понял, что нужен ей, что она хочет меня, а я — ее. Мы почувствовали что-то… что-то…
Человек в мантии. Для ученого ваши определения недостаточно точны.
Петрус. Полагаю, и вы когда-нибудь любили. Были вы тогда в состоянии точно формулировать свои переживания?
Человек в мантии. Продолжайте.
Петрус. Мы сидели и держали друг друга за руки. Молча. Словно сами не верили этому. Я хотел ей сказать… и не смог. Просто не смог, и не стыжусь этого. А потом случилось… как пять лет тому назад в горах. И я нисколько, ничуть не стыжусь этого. Потому что я люблю ее — если только вам понятно, что это такое!
Человек в мантии. Что вы собираетесь теперь делать?
Петрус. То, что мне приказывает моя совесть.
Человек в мантии. Жму вам руку.
Кинопроекция: окно маленького кафе с надписями на стекле. Под окном столик, два стула. Лида сидит; Стибор со свадебным букетом в руке стоит нерешительно, потом садится за столик. Молчат. Подлетел официант. Приподнял букет, положенный Стибором на столик, и, непрерывно болтая, сметает со стола. Радио передает веселую музыку.
Официант. Вот зарядил дождь, правда? Что поделаешь, ноябрь берет свое. Хорошо еще, сердечко нас греет, не так ли? Чашечка кофе, думаю, не повредит?
Оба кивают головой, официант исчезает. Им хочется поговорить, но Стибор ждет, что скажет Лида, а Лида не может вымолвить ни слова. За окном гремит трамвай, из-за соседних столиков доносится говор и смех. Официант приносит кофе и по собственной инициативе — пирожное. Снова сыплет словами.
Официант. Два мокко из Ориноко и кое-что на зубок. Организму полезно, талии не испортит, не так ли?