Такие прелестные девочки!
Шрифт:
– И тяжёлое же житьё нашей Анютке. Не видит она красных дней: мать хворая, отец выпивает, – сказала одна из старушек, покачав головой. – Да, у господ-то такое дитя берегут, нежат… А у нас, в бедности, сама всё делает, да слава богу, если хлеб каждый день ест.
– Шустрая девчоночка… Умная. Она бы в хорошей-то жизни что цветочек бы цвела, а тут хиреет, – подтвердила дугая старушка.
А та, о которой шла речь, быстро шмыгнула за дверь и, в башмаке на одной ноге, в валенке на другой, зашагала по тёмной улице, гулко шлёпая обувью, которая,
Анюта не шла, а как будто летела. Было холодно, темно; резкий ветер дул ей в лицо. Но девочка бесстрашно и храбро шагала по тёмным, безлюдным улицам. Дорога была ей знакома: они с матерью не раз хаживали по ней. Вот уже она прошла знакомую лавку, завернула за угол, прошла мимо рынка, мимо длинных заборов.
Вдали в темноте вырисовывалось огромное здание с тремя длинными трубами; из труб валил дым и красиво вылетали искры; во всех окнах мелькали огоньки. Красиво, грандиозно выделялось это здание на тёмном фоне неба. Это была фабрика, где работал отец девочки. Там слышалось какое-то пыхтенье, шипенье и гул.
Вдруг в воздухе раздался резкий, пронзительный свисток. Анюта вздрогнула, запахнула кофту и прибавила шагу. В её встревоженной головёнке мелькали мысли: «Сейчас рабочие кончили работу… Получают недельную получку… Пойдёт ли отец домой или выбранит её, прогонит, скажет: „Не суйся не в своё дело“? Пожалуй, ещё и приколотит». Маленькое сердце девочки билось и трепетало, как птичка в клетке. Вся она дрожала и замирала от холода, страха и ожидания. Ветер становился резче.
ПО РОСТУ ЭТО БЫЛ КРОШЕЧНЫЙ РЕБЁНОК, А ПО ВЗГЛЯДАМ – УЖЕ ВЗРОСЛЫЙ ЧЕЛОВЕК
Доро'гой ей стали попадаться женщины с детьми на руках и без детей. «Тоже за мужиками идут», – подумала Анюта.
Когда она вышла из переулка, глазам её представилась площадь и огромное фабричное здание. У ворот толпился народ. Это были большей частью женщины. У всех у них были грустные, тревожные лица; некоторые были с маленькими ребятами. На Анюту никто не обращал внимания. Конечно, думали, что она с матерью.
Из фабричных дверей стали выходить рабочие. И много тяжёлых, грустных сцен разыгралось тут. Женщины отнимали получку, просили вернуться домой; слышались слёзы и ссоры.
Анюта со страхом вглядывалась в толпу рабочих и даже приподымалась на цыпочки, чтобы лучше разглядеть. Сердце её прыгало и колотилось с болью: «Нет, не послушает её отец. Он даже и мать-то не всегда слушает…»
Вдруг она услышала знакомый голос – говорил отец. Он шёл с товарищами. Быстрыми шагами направились они в противоположную сторону от их дома. Девочка даже руки прижала к груди; она хотела двинуться за отцом, но ей казалось, что ноги приросли к земле, и тяжёлый башмак и валенка давили, тянули, не
Отец и компания рабочих, громко разговаривая, скрылись за углом. Анюта очнулась, решилась на что-то и рванулась за ними. Она скоро догнала их и дёрнула отца за рукав. Тот даже вздрогнул, обернулся и удивился.
– Анютка, ты что? Зачем ты пришла?
– Папенька, маменьке неможется…
– Ну, я знаю… Ведь не хуже, чем вчера?
– Не хуже… Пойдём домой.
– Ты иди, Анюточка, а я сейчас приду… Ишь ты, зазябла, дочурка… Иди, иди, – ласково сказал отец.
От ласковых слов Анюта расчувствовалась и стала фыркать носом. Она плаксиво говорила:
– Маменьке шибко неможется… она всё охает, трясёт её… Пойдём, папенька, домой.
– Что ты её слушаешь? Известно, твоя хозяйка её подослала… Гони её домой! – шёпотом сказал один из товарищей, с большой чёрной всклокоченной бородой.
– Иди, Анюта, иди… Я скоро приду.
Но девочка знала, как это бывает скоро, и настойчиво повторила:
– Маменька стонет, а хозяйка шибко ругается, что за угол не отдали. Пойдём домой, папенька.
– Ну и пусть ругается. Отдадим всё, не сбежим. Ишь ты, девочка, замёрзла. Беги скорей домой! – строго сказал отец. – На вот тебе пятачок на гостинцы.
Анюта радостно схватила деньги и стала смелее. Она прямо потянула отца за рукав.
– Пойдём, папенька… Маменька тебя дожидает… А бабушки говорят, что ты загуляешь…
– Ступай ты домой. Тебе я говорю?! – уже рассердился отец. – Не загуляю… Я скоро приду… Так и скажи матери, стыдно ей тебя подсылать! – смягчённым тоном, видимо конфузясь, проговорил рабочий.
Но Анюта не отставала и назойливо твердила:
– Маменька меня не подсылала; пойдём домой, папенька.
– Ну, чего вы препираетесь?! Шлёпнул бы девчонку. Ишь пристала, точно банный лист, – громко и сердито сказал один товарищ.
– Пошла ты домой! – крикнул другой и толкнул девочку.
Она упала и заплакала. Отец вдруг рассердился.
– Ты чего ребёнка толкнул? Разве ты смеешь! Что она тебе сделала? Не твоя ведь дочь! Как ты можешь этак делать?
– Надоела… Ноет, как немазаное колесо: «пойдём» да «пойдём». И ты, как баба, слушаешь. Тошно смотреть на вас! Дал бы ей тумака… Живо бы отстала.
– А ты разве можешь чужого ребёнка трогать? По какому такому праву ты её ударил? – заступился отец за дочь.
– Никто её не ударил… Толкнул легонько… Да ещё мало, надо бы посильнее. Не сахарная, не развалится. Такая дрянная пискунья!
– Пойдём, Анютка, домой! – вдруг решительно сказал рабочий, с презрением взглянув на товарища.
Анюта вся затрепетала от радости, вцепилась отцу в рукав и потянула его порывисто вперёд… Она рвалась идти как можно скорее, только сапоги ей мешали.
– Ты что же это с нами шутки шутить вздумал?! Сговорились… Обещал… А теперь вот как?! – сердито закричал товарищ с чёрной бородой, нагоняя приятеля и хватая его за пальто.