Такое разное будущее: Астронавты. Магелланово облако. Рукопись, найденная в ванне. Возвращение со звезд. Футурологический конгресс (сборник)

Лем Станислав

Усевшись на плоской глыбе, я жду. Жду пять минут, десять, пятнадцать… Тучи плывут все время в одну сторону, я не спускаю напряженного взгляда с их яркой белизны, и глаза наполняются слезами, которые текут по щекам, – но слезы вызваны не только этим…

«Конец», – думаю я, но тотчас же давешний голос отвечает: «А если и так – ну и что же?»

«Ладно!» – думаю я.

Стиснув зубы, я встал и пошел. Остановился, чтобы взглянуть на гирокомпас. В этом бешеном беге я потерял ориентировку. Радиоактивность здесь слабее, чем у стеклянной стены, – в матовом шарике лишь тлеет красноватый огонек. Я оглянулся. Вокруг меня высокие ветвящиеся кристаллы. Один наклонился набок, и на его неровной граненой поверхности среди фиолетовых жил лежит серебряный шарик – такие шарики я видел недавно вплавленными в стеклянный массив. Присматриваюсь

к нему. Словно отлитый из серебристого металла, слегка приплюснутый и величиной не больше горошины, он привлек мое внимание только потому, что лежал не на поверхности кристаллического «сучка», а был как бы подвешен в нескольких миллиметрах над ним. Я подошел и остановился как вкопанный. Серебряная горошинка дрогнула. Она обращена ко мне заостренным концом, на котором блестит искорка, – нет, нет, это высовывается тонкая, как волос, проволочка! В то же время в наушниках раздался короткий, прерывистый звук. Затаив дыхание, я вглядываюсь в серебряную горошинку. Она стоит на еле видной спиральке, которая растягивается и сокращается. Это движение становится все заметнее. Я невольно отпрянул. Горошинка как бы оседает на камень. Приближаюсь – она двигается, а в наушниках звучит высокий тон.

«Значит, те были правы, – мелькает в голове среди беспорядочных спутанных мыслей. – Металлические муравьи! Металлические муравьи!»

Я протянул руку, чтобы взять горошинку, но остановился. Ведь несмотря на ничтожные размеры, это одно из тех существ, которые восемьдесят лет назад построили межпланетный корабль. А если оно будет защищаться – возможно, каким-нибудь смертоносным излучением? Я взглянул на указатель радиоактивности. Излучение не усилилось. Обошел горошинку со всех сторон и заметил удивительную вещь. Стоит только мне отвернуться от нее, она замирает и не шевелится, словно застывшая капля металла. А если я смотрю прямо на нее, она начинает двигаться и поворачивается ко мне острым концом, из которого высовывается проволочка. В наушниках же в это время раздаются отрывистые звуки. Так повторялось неоднократно. Что это могло значить? Не хотело ли загадочное создание связаться со мной таким способом? А те, что застыли в стеклянной массе, – мертвые они или нет? Я стоял, совершенно беспомощный. О, если бы в этот миг со мной был кто-нибудь из товарищей! Меня доводила до бешенства моя беспомощность. Я достал нож и положил его рядом с горошинкой. Она, казалось, не обратила на него внимания. Я отвернулся, поглядывая уголком глаза. Она не двигалась. Отошел на несколько шагов. Она не шевельнулась. Стал снова приближаться, не сводя с нее глаз. Она высунула свою блестящую проволочку, спиралька заплясала, и в наушниках снова раздались звуки.

– Черт возьми!

Протянул руку – звук в наушниках усилился. Несмотря на это, я поднял горошинку. Ничего не случилось. Поднес ее к самому окошку шлема: звук в наушниках стал еще громче. Неужели она выражала таким способом свое недовольство?

Я достал из кармана плоскую металлическую коробочку и вложил в нее горошинку. Звякнуло: она, несомненно, металлическая. Захлопнул крышку, и писк в наушниках сразу прекратился. Это по крайней мере было мне понятно: металлические стенки коробки не пропускали электромагнитных волн. Я двинулся в обратный путь с таким чувством, будто нес в кармане что-то вроде бомбы замедленного действия, заведенной на неизвестный мне час. Минут через двадцать я был уже у самолета и прежде всего подсел к радиоприемнику. Но эфир молчал, слышались только частые близкие потрескивания. С момента посадки прошло четыре часа. Я уселся в кабине, намереваясь поесть, и уже хотел было закрыть ее, как мне захотелось еще раз посмотреть на жителя Венеры. Открыл коробочку и заглянул внутрь: крохотное существо дрогнуло, высунуло свою проволочку, а в наушниках, как и раньше, послышались отрывистые сигналы. Сам не знаю почему (и это одно из самых неприятных мест в моих воспоминаниях), мне не хотелось есть, так сказать, «у него на глазах». Я положил коробочку на крыло самолета, заперся в кабине и, очистив ее от ядовитой атмосферы сжатым кислородом из баллона, принялся за свои запасы. Я ел с удовольствием и аппетитом, как вдруг откуда-то донесся медленный звук, то усиливавшийся, то стихавший. Ну да, это был «Космократор»!

Я сбросил с колен развернутый пакет и посмотрел вверх, включив одновременно контакт. Двигатель тотчас же заработал. Я ничего не видел, но равномерный

гул усиливался с каждой секундой. Потом ослепительно белая пелена туч разорвалась, и на их фоне показалась ракета. Крича в микрофон, я дал полный газ. Мне казалось, что прошла целая вечность, а самолет все еще не отрывается от земли. Наконец-то! Он круто поднимается в воздух, и я ставлю его как можно отвесней, на волос от штопора. Несмотря на это, я только еще начинаю подниматься, а «Космократор», пролетев стороной, уже далеко. Еще минута, и он исчезнет в тучах! Широко раскрытыми глазами я вглядываюсь в ракету. Она летит по прямой, тучи клубятся и рвутся в струе газов. В наушниках опять только редкие потрескивания. Судорожно сжимаю рукоятки управления. Двигатели работают на пределе. Но бесполезно! «Космократор» уменьшается, тонет в молочных клубах пара, мелькает еще раз в облаках и совсем исчезает. Почти в ту же минуту в наушниках раздается звук, словно от распрямившейся упругой пластинки, и в уши сразу ударяет волна звуков: короткие, отрывистые позывные сигналы ракеты, шум токов и голос Солтыка, такой явственный и близкий, словно он стоит в двух шагах от меня:

– С какой стороны излучение меньше?

– Слева, – отвечает Арсеньев. – Километрах в восьми отсюда.

– Инженер Солтык! – кричу я так громко, что в ушах у меня звенит. – Алло, «Космократор»!

– Есть, есть! – кричит Арсеньев, а голос Солтыка, более близкий, заполняет всю кабину.

– Пилот! Я вас слышу! Пилот! Что с вами?

– Все в порядке!

Я испытал внезапное чувство облегчения. Пришлось взять себя в руки, чтобы добавить:

– Я на высоте двух тысяч метров. Иду за вами.

И тоном как можно более спокойным сообщаю:

– Я нашел неплохое место для посадки.

– К черту место для посадки! – кричит Солтык. – Где вы пропадали, дружище?..

В первую минуту я не знаю, что ответить, но он уже переходит на официальный тон:

– Подать вам курс?

– Не надо, я лечу по вашему пеленгу.

– Слушайте, пилот, – кричит Солтык, словно вдруг вспомнив что-то важное, – следите за гирокомпасом! Вы километрах в шести за нами – не переступайте восьмого градуса! Лучше держитесь немного дальше, с полминуты на восток!

– Почему?

– Там этот проклятый радиоактивный лес!

– Радиоактивный лес? – повторяю я, глядя на компас. – Ну и что?

– Он гасит радиоволны! Гасит радио…

Мне хочется покрепче ударить себя по лбу. Какой же я идиот! Ведь над лесом находится толстый слой ионизированного воздуха. Очевидно, все это пространство недоступно для радиоволн. А я, осел, и не подумал об этом! «Осел! Осел!» – повторяю я про себя и спрашиваю в то же время Солтыка:

– А почему вы недавно кружили над лесом? Примерно час или полтора назад?

– Вы нас видели? – удивляется Солтык. – Вы там были? Ну, не говорил ли я? – обращается он к кому-то. Потом снова ко мне: – Мы слышали пеленг самолета, когда пролетали там. Мы вызывали вас, кружили с четверть часа, но слышимость там очень плоха, и я подумал, что ошибся.

– Вы не ошиблись… – сказал я тихо, словно сам себе.

Теперь я все понял. Радио моего самолета сигнализировало все время, даже тогда, когда я блуждал по Мертвому Лесу. Самолет стоял, вероятно, на самой границе ионизированного слоя, и потому Солтык услыхал сигналы. Одно только мне неясно…

– Вы видели самолет? – спрашиваю я.

– Нет. Вы приземлялись?

– Да.

Это удивительно! Летели на высоте каких-нибудь пяти тысяч метров и не увидели машины? Потом взгляд мой падает на крылья, и мне все становится понятно. Какой-то умник инженер велел окрасить корпус и крылья самолета в светло-коричневый цвет, обосновав это научными доводами о свойствах атмосферы Венеры, о поглощении, об излучении и так далее… Машина так слилась с почвой, что ее невозможно заметить.

– А пеленгатор тоже не помог? – спрашиваю я снова. – Помехи, да?

– Да.

Теперь я должен быть особенно внимательным, ибо в центре экрана появляется светлый кружок. Это означает, что я уже недалеко от ракеты. Самолет не может попасть внутрь таким же образом, как он оттуда вылетел.

Солтык снова заговорил:

– Вы видите нас, пилот?

– Нет. – Напрягаю зрение, но вокруг клубятся только молочные пары.

– Тогда переходите на радар. Как вы себя чувствуете?

– Отлично.

На экране радароскопа вскоре появляется маленькое продолговатое веретено. Солтык продолжает: