Такова спортивная жизнь
Шрифт:
— Свиньи, — бормочет Дей и тоже смотрит на воду, а потом хохочет.
Настроение у меня как раз такое, без какого я сегодня с радостью обошелся бы.
Скамья скрипит — это Фрэнк сел рядом и, сам того не замечая, привалился всей тушей к моему плечу. Он сострадательно глядит на меня: его медлительный шахтерский мозг соображает, каково мне сейчас. С той же сосредоточенной неохотой он растирает себе плечи, не найдя другого способа выразить сочувствие. Я улыбаюсь ему; я ему всегда улыбаюсь, потому что в нем есть та скромность, которой обзаводятся
— Ты идешь к Уиверу, Арт? — Он похлопывает себя по огромным ляжкам, и они трясутся. — Мне сейчас Морис сказал про его праздничек, — он кивает в сторону коренастой фигуры Мориса, почти изуродованной переразвитой мускулатурой.
И Морис ухмыляется нам, показывая на ссору в бассейне.
— Думал пойти. Как, по-твоему, я выгляжу?
Фрэнк встает и начинает вытираться; живот у него обвисает и колышется.
— Морис опять насвинячил, Арт, — говорит он и сердито смотрит, как Морис сгибается пополам от хохота. — На этой неделе я работаю в ночную, я ведь тебе говорил. И надо чулок сынишке повесить. — Он косится на меня и добродушно спрашивает: — А как твоя миссис Хэммонд?
Это уж такая шутка — говорить про меня и миссис Хэммонд. Но у Фрэнка она иной раз звучит упреком. Я шарю под лавкой и вытаскиваю сумку.
— Я кое-что купил для ее ребятишек. Девочке пару кукол, а сосунку — поезд.
— А сколько им?
— Линде, наверное, пять. А мальчонке пошел третий. Только их мамаше это не понравится. Она не любит, чтобы я вмешивался. — Я вытаскиваю из сумки негритенка, и он таращит глаза на Фрэнка.
Фрэнк улыбается.
— Говорят, там будет Слоумер, — говорю я ему.
Он неторопливо переводит взгляд на меня.
— Я бы не стал набиваться к нему в знакомые.
Я смеюсь, и он смотрит на мои зубы.
— Дорожки бывают разные, — говорит он и, кряхтя, нагибается, чтобы натянуть носки. — Но что-то не верится, чтобы ты пошел туда только из-за Слоумера. Кто она-то?
Фрэнк из тех, кто не слышит или не слушает, когда им отвечают, и только задает время от времени вопросы, чтобы собеседник не молчал. А если он вдруг и заинтересуется, то всегда тем, о чем разговор давно окончен. Вот он распрямляется, похлопывает себя по животу и поворачивается лицом к горящим углям в камине по ту сторону комнаты. Он перебрасывает мне полотенце.
— Ну-ка, потри мне спину, Арт. — Он покачивается под моими руками, и я не слышу, что он говорит.
— …На твоем месте я держался бы подальше, — заканчивает он, когда я вешаю полотенце ему на плечо, и начинает тереть мне спину.
— Совсем сухая. Ты слышал, что я сказал?
Я киваю, но думаю уже только о тупой боли, которая дырявит мне верхнюю челюсть.
— И занялся бы ты зубами. Это поважнее.
В комнату врывается холодный воздух — это открылась дверь. Вслед за собакой входит Джордж Уэйд.
— Вы
— А вы кого-нибудь подыскали?
— Закройте дверь, Джордж. Спасибо, старина, — доносится голос из бассейна.
— Какой-то школьный дантист. С ним договаривается мистер Уивер. Только надо поторопиться.
— Веселенькое рождество! — говорит Фрэнк. — Мне с тобой поехать?
— Не нужно, Фрэнк. Мистер Уивер сказал, что отвезет его на своей машине, — вмешивается Уэйд.
— Повезло, — решает Фрэнк. Он кашляет от пара и, опираясь багровой спиной о массажный стол, смотрит, как я одеваюсь.
Хватаю сумку, кричу из дверей: «Счастливого рождества!» — и иду за Уэйдом по холодной сырости туннеля под трибунами.
— И конечно, — продолжает он, — если вам придется вставлять зубы, как думает Дей, то клуб должен будет это оплатить. Я скажу Уиверу. Ну, как вы? То есть зубы как?
Я что-то буркаю, и мы по деревянной лестнице поднимаемся в буфет. В дверях, как я и думал, стоит старик Джонсон. Он хватает меня за локоть, когда я прохожу мимо.
— Как ты тебя чувствуешь, Артур? Все обошлось?
Глазки у него совсем сощурились от тревоги. Для него-то все кончено. Я вырываюсь, стараясь не очень его ушибить.
— Не приставайте к нему, Джонсон, — говорит Уэйд. — Мы торопимся.
Да только не слишком. Я сразу понял по спине Уивера, что поездка к дантисту в такое время ему совсем ни к чему. Уэйд переминается с ноги на ногу, пытаясь отвлечь Уивера от разговора. Пес стоит неподвижно. Джонсон следит из дверей. Наконец Уэйду надоедает приплясывать, и он легонько трогает плечо Уивера под дорогой материей. Фабрикант чуть оборачивается, разыгрывая свое обычное удивление перед случайностями жизни, и быстро взглядывает на меня, но тут же начинает с легкой насмешкой сверлить взглядом смущенное лицо Уэйда.
— Ну что, Джордж?
— Артур готов ехать, мистер Уивер, — говорит Уэйд и, помолчав, добавляет: — Когда вам будет удобно.
— Ах, вот что? Я сейчас освобожусь, Джордж. Ну, как вы, Арт, мальчик?
Он возвращается к своему разговору как раз вовремя, чтобы не расслышать моего ответа.
— Деловая беседа! — шепчет Уэйд, выворачивая большой палец в сторону тех, кто стоит перед Уивером, и, правильно сообразив, что он здесь лишний, добавляет: — Если что-нибудь понадобится, я буду в баре. А вертеться возле него мне незачем.
И он уходит с собакой туда, где сидят члены комитета.
Джонсон соображает, что сейчас, пожалуй, можно снова со мной заговорить, но пока он до этого додумался, Уивер успел повернуть ко мне свое херувимское личико и теперь говорит с раздражением:
— Вы готовы, Артур?
Я отвечаю утвердительно, конечно шепелявя, и он смягчается.
— Дайте-ка взглянуть, — говорит он, тоже бессознательно начиная пришепетывать, и я показываю ему всю картину.
Тут он немножко оттаивает. И будто нечаянно отступает в сторону, так, чтобы и его приятели заодно посмотрели.