Такой смешной король! Книга вторая: Оккупация

Леви Ахто

— Ты ли это, Хуго? — приветствовал он брата, выбираясь из кабины грузовика. — По моим расчётам, ты должен сейчас угождать Богу, служа в русском войске…

— А ты угождаешь Господу, — усмехнулся Хуго и потянулся рукою к уху, чтобы почесать, — служа немецкому командованию…

На крыльцо вышла Ангелочек и всем сразу стало ясно, что в данное время обоим братьям да ещё Манчи с Юханом следует угождать Господу Богу работой во дворе Сааре, где рядом с баней были свалены сосновые брёвна, предназначенные на топливо. И все принялись за дело: пели пилы, колуны дробили чурки. Женщины — Ангелочек, Манчита, Сесси и конечно же Мелинда — сновали взад-вперёд по двору и по дому, как и положено в дни, когда кто-то приезжал, когда что-нибудь работалось

на хуторе, а также готовилась баня.

Сосновые брёвна были распилены лишь к вечеру, у бани выросли аккуратные поленницы дров, грузовик же был нагружён доверху, а все работники, попарившись в бане, сидели за огромным столом в большой кухне Сааре. Только теперь Алфред узнал от Хуго его историю, которую тот рассказал со всеми подробностями.

Взяли-то их восьмого августа, — о том помнили на Сааре. Сперва держали в Журавлях. Но уже одиннадцатого погрузили на «Тыну», и поплыли они в Ленинград. Прибыли туда благополучно, несмотря на мины. В порту дежурила женщина-милиционер. В Ленинграде везде разрушения. «Колбасы» над городом напоминали о том, что война близко. Погода стояла дождливая. Вечером всех построили и повели в столовую. Больше в городе не были. В эту же ночь повезли дальше. Город затемнён, из окон вагона ничего нельзя рассмотреть. Ехали в вагоне третьего класса. Это, насколько известно, единственный эстонский эшелон, который отправился в пассажирских вагонах.

Легли спать. Проснулись, когда поезд приближался к Тихвину. Выглядывая из окон, они видели серые безликие здания, сломанные заборы. Кругом следы бомбёжек. Часть вокзальных построек в Тихвине разбита. Отсюда перебросили в Вологду. На стоянках и поезду подбегали дети подбирать объедки, которые мы выбрасывали. Комиссар эшелона или начальник, русский, прогонял детей и женщин, на вопросы эстонцев, почему он не разрешает подбирать им объедки, отвечал, что все они лентяи, не хотят работать, поэтому им нечего есть. На самом деле в этом округе два последних года была засуха, потому и голод.

— Иссанд Юмаль! — вздохнула Лейда.

— Дальше через Киров и Молотов приехали в Свердловск, — продолжал Хуго. — Здесь постояли два дня. Большевики, видимо, не знали, что с нами делать. На вопрос: «Куда нас?» — отвечали, что отправят дальше, туда, где квартирные условия получше, поскольку в Свердловске много эвакуированных, нас негде разместить. Последовали на север через Нижний Тагил и Серов…

Это было двадцать третьего. Проснулись, посмотрели в окно и увидели, что едут они мимо лагерей. Большие квадратные территории, окружённые высокими частоколами и колючей проволокой, по углам возвышаются деревянные вышки. Как они позже узнали, лагеря ГПУ везде одинаковы, обычно состоят из восьми — десяти бараков, землянок или же просто брезентовых палаток, в каждой из которых размещены до двухсот заключённых. За территорией лагеря, как правило, расположен посёлок, с жилищами для охранников и их семей. Лагеря сопровождали их на всём пути следования.

Прибыли в Ивдель. Там эшелон принял директор местного манганового завода, сказал, что прибытие эстонцев для него неожиданность, поэтому он не может предложить им приличные условия для жизни. Посёлок состоял из деревянных строений, на которых трепались под ветром поблёкшие рваные лозунги. Невозможно было определить их первоначального цвета. Здесь им дали работу. Большинство направили в мангановую шахту или на строительство железной дороги. Первое время условия жизни и питания были терпимые, жили в бараках, некоторые в домах. В бараке размещалось до двухсот человек, прибыло же их примерно в два с половиной раза больше. Хуго с пятью другими поселили у местного золотоискателя, русского. Интересным оказался человеком: до прихода Колчака был председателем исполкома, за что получил пятьдесят ударов розгами. С тех пор и перестал интересоваться политикой. Жили мобилизованные в одной половине дома, за перегородкой же обитал золотоискатель с женой, курицей и козой. Часть оконных стёкол заменяли куски фанеры. В доме было очень холодно и очень сыро…

— Сначала меня поставили в контору шахты, — вспоминал Хуго, — затем, сообразив, что я не знаю русского языка, уволили и определили извозчиком. Начиная с октября кормить стали значительно хуже, главным образом жидкой пшённой кашей, рыбными супами. Рыба или солёная или испорченная. Давали похлёбку из ржаной муки без мяса. Основное питание — хлеб. Картошки в этом районе мало, поскольку зимы длинные, земли плохие и колхозов поблизости нет. Все продукты привозили из других районов. Платили за работу от 170 до 200 рублей в месяц, едва хватало, чтобы выкупить продуктовые карточки.

Видели в Ивделе и заключённых из поляков. Их как раз освобождали и отправляли в польскую армию. Они были физически истощены, усталые, слабые. Мы прикидывали: вряд ли из них получатся добрые солдаты. Поляков держали в лагерях по обвинению в контрреволюции. Когда Советы оккупировали Польшу, их вывезли в Сибирь. Многие не выжили. На тамошнем кладбище их осталось немало. Всего в этом районе, говорили, около трёхсот тысяч заключённых.

Мы обратились к начальнику НКВД в Ивделе, чтобы узнать о нашей дальнейшей судьбе: кто мы есть, заключённые или мобилизованные? Нам не ответили. Позже объяснили, что мы эвакуированные. Но документов у нас не было, из района выезжать нельзя было. Зима стояла суровая, морозы доходили до 52 градусов, а зимней одежды не выдавали…

— Иссанд Юмаль!

Вскоре все, кто моложе тридцати пяти лет, получили приглашение прибыть в Серов. Ходили слухи, что составляются военные соединения прибалтийских стран, что будут формировать и эстонскую дивизию. Ещё говорили, что Таллинн эвакуировали, что уничтожены крупные предприятия.

В Серов ехали в нетопленых товарных вагонах. По дороге работники НКВД проверяли, вылавливали тех, кто не имел приглашений. В Серове проходили комиссию. Спрашивали лишь: «Как здоровье?» «Не состоял ли в „Союзе Защиты“?» Кто состоял, тех отправляли обратно в Ивдель. Мужики, конечно, все врали: обратно ехать никто не хотел. Потом всех загрузили в эшелоны, сказали, что отправят в Красную Армию. Но до Красной Армии на этот раз дело не дошло, дорога была забита эвакуированными, не пробраться.

Отправили в Красноярск на военные работы. Ремонтировали транспортные средства, грузили-разгружали различные товары. В Красноярске, между прочим, медные рудники да фабрики, изготовляющие серную кислоту. Встретились здесь с эстонским рабочим батальоном.

Хуго попал на медный рудник транспортным рабочим. Надо было разгружать с железнодорожных платформ оборудование эвакуированных сюда заводов. Разгружали с помощью канатов, досок, ломов, другой техники не имелось. Бригадир, татарин, требовал стахановского энтузиазма, поэтому случилось, что один электромотор соскользнул с досок и свалился на землю. Бригадир ругался, орал, потом велел забросать мотор снегом, чтобы не было видно. После этого они и другие моторы затолкали в канаву и закидали снегом. Платили за количество освобождаемых от грузов железнодорожных платформ. Что станет с оборудованием, это никого не интересовало…

— Иссанд Юмаль!..

— Из Красноярска повезли в сборный лагерь в Камышлове, где формировался эстонский запасной полк. Прибыли вечером, разместили к утру. Мест мало, теснота. Ночь провели на улице при сорока градусах мороза. Поселили в землянках. Питьевую воду возили из реки на лошадях, дров не хватало, лошадей тоже, запрягались сами, чтобы тащить сани с дровами за пять километров. Побыли в этом запасном полку две недели, затем повезли нас в Челябинск в Чебаркульский лагерь, куда добирались несколько суток. В Свердловске три дня ждали поезда. Здесь накопилось много эвакуированных. Их условия были тоже тяжёлые. Страдали они от холода. На ночь их из вокзала, единственного места, пригодного для жилья, выгоняли на мороз, и вокзал закрывали до утра. Люди замерзали до смерти. Трупы загружали в вагон и вывозили из города…